Ее провели в небольшой пеналообразный кабинетик, в котором витал запах сигарного дыма и... свежей сдобы.

За малюсеньким – почти детским – столом восседал худощавого телосложения мужик с хитрыми, близко посажеными глазками. За вторым столом устроился молодой парень с внешностью киногероя.

– Ну ты глянь, Саня, – воскликнул худощавый, открыв Каткин паспорт, – какие люди на панель выходят. Скоро уже и пенсионерки освоят профессию.

– Мне всего тридцать шесть лет. Я далеко не пенсионерка... и не проститутка.

– Ну да, конечно, мы так и поняли. Ты просто мимо проходила, и тебя замели по ошибке. Старая песня, пора бы уже придумать что-нибудь поновее. А касательно возраста ты себе особо-то не льсти. Где тридцать шесть, там и сорок, скоро пятый десяток разменяешь. Не девочка уже. Ветеран!

Пропустив мимо ушей его сарказм, Катка поудобнее устроилась на колченогом стуле.

– Фамилия, – прогремел мент.

– Чья?

– Ну, не моя же.

– Копейкина.

– Имя?

– В паспорте все написано.

– Имя! – грозно повторил мужик.

– Катарина.

– Отчество?

Катка стиснула зубы.

– Бориславовна.

Неизвестно, что именно удивило сотрудника правоохранительных органов в отчестве Копейкиной, но он, почесав подбородок, задумчиво молвил:

– Это какая ж конкуренция Зинке-Белоснежке будет.

– Да ладно тебе, – махнул рукой парень, – Зинке еще и тридцати нет.

– Ну привет, Зинка уже в начале девяностых на панели стояла.

– Серьезно?

– А ты как думал, у нее, брат, трудовой стаж будь здоров.

– Послушайте, – вмешалась Ката, – я имею право слова или для вас я пустое место?

– Не имеешь, – прыснул парень. – Право... Слова-то какие знает. А личного адвоката вызвать не желаете, Ваше королевское Высочество?

– Я уже говорила, произошла ошибка, я совсем не та, за кого вы меня принимаете.

– И кто же ты на самом деле? Добрая фея из сказки?

– Писательница.

– Даже так, и чего пишешь?

– Любовные романы.

– Ба, какая честь для нас, – заржал мужик.

– Точно, – подхватил второй. – Хоть какое-то разнообразие, а то сидим здесь сирые и убогие, живых писателей никогда не видели.

– Мой друг Виктор Столяров раньше работал в органах, пожалуйста, позвоните ему, – взмолилась Копейкина. – Он бывший капитан милиции. Я не вру.

Мужики переглянулись.

– Капитан, значит?

– Виктор десять лет проработал в органах.

– Как фамилия?

– Копейкина.

– Не твое, капитана твоего.

– Столяров. Виктор Столяров.

– Столяров... Столяров... Знакомая фамилия. Он случайно не с Павленко работал?

– Не знаю, – Катарина начала обкусывать губы. – Позвоните ему.

– Если на минутку предположить, что вы не врете, – он неожиданно перешел на «вы», – то как можете объяснить свое пребывание на проспекте среди проституток в момент облавы?

– Приехала собирать информацию для книги, – гнула свое Катарина.

– Интересно.

– Телефончик своего хорошего знакомого не подскажете? – спросил парень.

Ката продиктовала телефон Витьки и засопела.

Парень вышел из кабинета.

– А если бы вы писали детективы, куда бы отправились для сбора информации? – с усмешкой поинтересовался худощавый.

Копейкина промолчала.

Вернувшись в кабинет, лейтенант подошел к коллеге и зашептал тому на ухо, после чего Катке сразу же вернули паспорт, сумочку и попросили пройти в соседний кабинет.

– Простите, Катарина Бориславовна, неувязочка вышла, мы связались с вашим другом, он скоро за вами приедет. Посидите пока здесь.

Оставшись в одиночестве, Ката схватилась за голову.

«Господи, зачем я сказала им про Витьку, он же теперь меня живьем съест. И что, интересно, они сказали ему по телефону? Задержана ваша приятельница – проститутка Копейкина? Или писательница Копейкина? Мамочки, это конец».

Хотя, с другой стороны, Катка понимала, не скажи она им про Столярова, пришлось бы ей куковать здесь неизвестно сколько. Она бы не выдержала больше часа в жутком обезьяннике. Выходит, все она сделала правильно.

Сейчас Витька примчится в отделение, отвезет ее домой, и все вернется на круги своя.

Поохав, Катка начала репетировать приветственную улыбку для Виктора, представляя, в каком «прекраснейшем» расположении духа он явится забирать ее из отделения в четыре часа ночи. Минуты ожидания тянулись со скоростью больной гусеницы, Катарина уже начала нервничать, как вдруг дверь распахнулась и на пороге возникла фигура Столярова.

Выдавив глупую улыбку, Катка ляпнула:

– Вить, отлично выглядишь. Загорел, похорошел, посвежел. Ходил в солярий?

– Вставай! – пробасил приятель.

– Я так рада тебя видеть. Ты не представляешь, что мне пришлось пережить, это какой-то фильм ужасов, честное слово.

– Можешь на минуту замолчать?

– Да, да, конечно.

– Мы с тобой после поговорим.

– Как скажешь.

Подойдя к Витькиной машине, Ката увидела на переднем сиденье перекошенное злобой лицо Регины. Вернее, сначала она увидела саму Регинку, а уж потом ее злобное личико.

Супруга Витьки сжала губы в тонкую нить и, сверля Катарину взглядом, гладила указательным пальцем подбородок.

– Регинчик, привет, – лыбилась Катка. – Ты перекрасила волосы? Тебе идет.

– Садись в салон! – рявкнул Витька.

– Ой, Вить, мой «Фиат» остался на проспекте.

– Посмотрите на нее, она на работу на машине ездит, – процедила Регинка.

– О чем ты говоришь, какая работа?

– Только не надо строить из себя пай-девочку. Постыдилась бы. Верно говорят, в тихом омуте черти водятся.

– Регинка, прекрати немедленно, случилось недоразумение.

– Забавное недоразумение, и опять не с кем-нибудь, а с тобой.

Виктор попросил жену умолкнуть.

– Живо рассказывай, что произошло? – потребовал он от Катки.

– Ничего особенного. Банальная история: на проспекте была облава, мы с девочками шли себе спокойно, никого не трогали, никому не мешали, вдруг визги, крики, менты приехали и нас замели. Сначала я думала, нас вежливо попросят подышать в трубочку и отпустят, но они так матерились – жуть. А потом меня посадили в мерзопакостный обезьянник. До сих пор в горле першит.