Выспанная, эфемерная шашка исправно извергала эфемерный дым. Он стоял над холмом гигантским куполом, вроде Тадж-Махала, медленно оседал с периферии и стекал в низину. Кашлялось от него совсем не эфемерно, а по-настоящему. Пришлось временно перебраться на вершину соседнего холма. Ворона Нана тоже, видно, вдохнула дыма и закружилась в небе с протестующими воплями. Попав на высоте в неведомую подлянку – сорвалась вниз, беспорядочно кувыркаясь, и не убилась только чудом. В руках Автандила комок перьев ожил, нагадил на ласковую ладонь и изругал всех по-вороньи.

В положенное время шашка выдохлась. Прогорел и костерок. Дымовой купол начал оседать, неведомо откуда взявшийся ветерок растрепал его края и вытянул дымный хвост к северу. А еще было видно, как на периферии купола дым собирается в двухвостую спираль и втягивается непонятно во что. В пустоту. Может, на высоте тоже есть черные провалы?

Век живи, век учись.

Хотя не век, конечно. Гораздо меньше. И все равно никто не может сказать, что знает Плоскость хотя бы наполовину. А если кто скажет, с ним сразу все ясно: неумное трепло. Плоскость неисчерпаема, в этом все дело. Тот же Бао как-то раз непривычно разоткровенничался, и Фома без особого удивления узнал, что в феоде Бао испокон веку жили китайцы, и с удивлением – что шесть или семь поколений феодалов на протяжении последних лет ста, если не больше, вели подробные записи о местных феноменах. И сам Бао признался, что тоже продолжает традицию. Правда, он же с большим сожалением признался в другом: судя по старым записям, сто лет назад Плоскость была совершенно иной. Ну, почти совершенно… Кое-какие известные ловушки существовали и тогда. Зато существовало кое-что другое, чего нет сейчас, и великое счастье, что нет.

В целом – счет, наверное, равный. Век назад жизнь не была медом, и сейчас она не мед. Что в лоб, что по лбу. А хрен, как известно, редьки не слаще. Жить без опаски Плоскость все равно никому не позволит…

– Люди идут, – сказал вдруг Автандил. – Гости дорогие. Да.

– Где? – Фома вскочил, мысленно чертыхнувшись. Хорош феодал, если у хуторянина глаза зорче! Задумался, мыслитель! – Где люди?

– Вон, – показал пальцем Николай. – Двое, сюда идут. С рюкзаками. Мужик и девка. – Постепенно физиономия его вытягивалась, а кепчонка съезжала на затылок. – Ох, блин, петух тя затопчи…

– Это не люди, – сказал Фома, вглядевшись.

– А кто? – сипло вопросил Николай и сглотнул. Кепка с него свалилась.

– Призраки, – спокойно объяснил Фома. – Видишь – полупрозрачные. Ну чего уставился, бывает. Феномен природы. Вне оазисов много чего бывает, ты просто не привык еще. Да и не надо…

– Вино пить будем, да, – сказал Автандил. – Петь будем.

На него покосились с неодобрением.

Две фигуры приближались. Шли они бок о бок, как на прогулке в городском парке, и не замечали людей. Похоже, вдвоем им было и хорошо, и вольно.

– Слышь, бугор, – Николай заговорил шепотом, – а ты их раньше видел?

– Призраков? Нет. Только слышал о них. Не боись, они вроде безопасные. Хотя…

– Чего «хотя»?

– Да так, слухи разные ходят. Мол, увидеть призрак – дурная примета. Чушь, легенда. Магнуссон видел, и ничего, жив-здоров, ряшку отъел…

Николай шумно дышал.

– Слышь… А давно их видел этот твой Магнуссон?

– Давно, давно. Не дергайся.

Автандил на два голоса затянул грузинскую застольную. Начал даже пританцовывать. Ворона, давно уже усевшаяся ему на плечо, недовольно каркнула, потеряв равновесие, и ущипнула танцора за ухо. Фома свирепо цыкнул на обоих. Пение стало тише.

Полупрозрачные фигуры приближались.

– Ты видишь? – шипел Николай, приседая в ужасе. – Видишь?..

Фома видел. Призраки прошли шагах в сорока, и теперь стало окончательно ясно, что они не могут видеть людей. Сквозь полупрозрачные, будто из мутной воды отлитые тела был виден бурый склон холма с метелками жесткой травы. А сами тела… Фома покрылся потом, узнав в том, что шел чуть ниже по склону, самого себя. Узнал и свою полупрозрачную спутницу, да и как было не узнать. Совсем недавно расстались. Она у Борьки, и надо думать, в данный момент ученик феодала всячески клеится к ней и неумело соблазняет… Но почему она тут?.. То есть откуда здесь взялся ее призрак?!

Ну и вопрос. Откуда вообще берутся призраки? Зачем они? Для чего нужны природе?

Поди ответь. О любой странности Плоскости можно написать минимум кандидатскую, а ответить по существу – вряд ли.

Фигуры призраков ушли в дым. Фома перевел дух, отер со лба пот. Ушли – и ладно, не о чем горевать. Век бы их не видеть, феноменов чертовых. Одно приятно: развеяно заблуждение, что, мол, призраки – души умерших людей. Вот он я, живой. Можно потрогать. Живой, понятно?

Ничего они не значат, эти призраки…

– Ну, успокоились, – сказал он своей команде, с удовольствием отмечая, что голос не дрожит предательски, а, наоборот, тверд и властен. – Садимся, отдыхаем. Недолго. Дым уйдет – переберемся на тот холм. Вот тогда и вздремнуть можно будет…

Бао Шэнжуй пришел через сутки. По виду китаец ничуть не изменился с прошлого раза. Был он все такой же: маленький, с выпуклым животиком, остреньким темным лицом с развитыми скулами, скошенным подбородком, короткой верхней губой и двумя огромными резцами, торчащими из верхней челюсти не столько вниз, сколько вперед. Зубами этими он навязчиво напоминал Фоме не то грызуна, не то кого-то из вымерших в допотопные времена слонообразных. И одевался интересно: не то мандарин, не то хунвэйбин, а если приглядеться, то обоих поровну. Шапочка – точно мандаринская. До встречи с Бао Фома видел такие лишь на картинках.

А случилась она, первая их встреча, давным-давно, без малого тринадцать лет назад. Нсуэ таскал ученика по феоду, хотя и слова-то такого не слыхивал, имея о земельной собственности самые смутные понятия. Бао тоже пришел с учеником. Где теперь тот ученик? Если жив, то, надо думать, нашел свободную вакансию в другом феоде. Не дождался на месте маленького личного звездного часа. Кто ж знал, что Бао столь крепкий орешек? Рекордсмен и уникум. Двадцать второй год в феодалах! Экий кремешок. Куда против него Магнуссону с его несчастным четырехлетним стажем, а Шредеру и подавно! Да и Фоме…

Казалось, Бао совсем не постарел за тринадцать лет. Фома знал, что это иллюзия. Все стареют. Не все замечают это, как в других, так и в себе. И только удивляются, внезапно обнаружив, что на молоденьких девочек их уже не очень-то тянет, зрелых баб им подавай. Вроде Бриджит, а то и постарше.

С Бао Фома не фамильярничал. Бао всегда был себе на уме. После ухода Нсуэ он стал образцом для подражания. Конечно, с поправкой на то, что между соседями-феодалами наставничество как таковое невозможно, как невозможно оно между руководителями партнерских и все же каким-то боком конкурирующих между собой фирм.

Подсмотреть что-то и перенять – другое дело. Ну и, конечно, поболтать, как с равным. Бао знал по-русски слов с полтысячи.