долгу оказывается пять тысяч! Вместе со всеми процентами и прочим! И напоследок тебя заверяют в благосклонности и уважении и обещают, что никакие и ничьи претензии к тебе приниматься не будут, и ничего не требуют за покровительство, и вообще, забудем, что друг друга видели. И говорят так, будто за твоей спиной рота автоматчиков и исполнители приговоров. И ведь держат слово, дела пошли прямо как… «Ворожат тебе», — сказала бы Нянька. И на самом аукционе… за предпродажную декаду удалось восстановить кое-какие старые связи, и нашёлся однополчанин, согласившийся посидеть и понаблюдать. И рассказанное им наводит на очень интересные размышления. То есть на тебя спустили, потом цыкнули, и всё ради того, чтобы раб перешёл от одного хозяина к другому. И зачем такие сложности? Неужели если бы эти, скажем так, заинтересованные в Рыжем лица — Лутошка им оказался не нужен, и мальчишку сразу скинули какому-то заводчику — так вот если бы они обратились напрямую, неужели он бы стал сопротивляться и заламывать цену? Отдал бы и сам приплатил, слишком уж серьёзное ведомство. А они… зачем такие игры? Никакой логики!

Фургон затрясло на неровно уложенной гати. Коррант открыл глаза и сел прямо, готовясь в любой момент перехватить управление. Гард, напряжённо сжав губы и вцепившись обеими руками в руль, упрямо вёл машину вперед, разбрызгивая колёсами неглубокие лужи.

— Молодец, — негромко сказал Коррант, когда сложный участок остался позади.

— Правда? — обрадовался Гард. — Пап, а…

— Тебя сменить? — перебил его вопросом Ридург.

— Да я совсем ничего! — возмутился Гард.

— Тогда следи за дорогой, а я ещё посплю.

Ничего, из мальчишки будет толк. И искать логику в действиях… не к ночи будь упомянутой конторы бессмысленно, там любят накручивать на пустом, где можно двигаться прямо и быстро, и лезть напролом там, где нужно отступить, сесть и подумать. Ну и… Огонь с ними, аггелы в помощь. А нам, дамхарским провинциалам, простым и примитивным, своих дел хватает.

— Отец.

— Ну?

— А когда я уеду, то…

— То кто будет со мной в рейсах? — закончил за сына Коррант и рассмеялся. — Как-нибудь сам справлюсь.

— Но… но ты сам говорил, что Рыжий здорово тебя выручил, помнишь?

— Помню, конечно. — Коррант стал серьёзным. — Рыжего не вернёшь, Гард. Перекупить его… у меня столько нет. Да и… ты говоришь, что ты взрослый, так и думай по-взрослому. Слишком, скажем так, большие силы здесь работали, кому-то там, — Коррант движением подбородка указал на крышу кабины, — понадобился Рыжий, и спорить с ними себе дороже.

— Допустим. А Лутошка?

Коррант рассмеялся.

— Опять будешь кричать, что Лутошка твой? Помнишь, как ты Гриданга дразнил?

— Помню, — покраснел Гард. — Но… но ведь ты тоже, ты же сам мне всегда говорил, что Лутошка мой, будет моим.

— А как ты мне кричал, что иметь рабов безнравственно, помнишь? — язвительно спросил Коррант. — Ладно, сынок, это жизнь, нельзя иметь всё, что хочется, и так, как тебе хочется. Бери то, что тебе дают, и помни, что за всё надо платить. Считай, что Лутошка с Рыжим откупили твою жизнь, твоих братьев и сестёр, и родителей тоже.

— Отец… было так… серьёзно?

— Да, — просто ответил Коррант. — Благодари Огонь, что нашлось, чем откупиться.

— Отец, не чем, а кем.

— Хорошо, пусть будет кем. И если тебе доведётся… встретиться с Лутошкой, сможешь его откупить, откупай, но сначала подумай. Всё не так просто и легко. Как ты думаешь, почему я не покупаю взрослых, только мальцов?

— Ну-у, — неопределённо протянул Гард, косясь на отца.

— Смотри на дорогу, — строго сказал Коррант. — Когда слушаешь, смотреть на говорящего не обязательно. Так вот, любой человек не хочет перемен, привычное всегда лучше нового. Как бы ни было плохо рабу, он не хочет, чтобы его продали.

— А Джадд? И Рыжий? — возразил Гард.

— Исключения только подтверждают правило. И они обращённые, таким зачастую все хозяева одинаковы. А Джадду было настолько плохо, что любой вариант становился спасением. А вообще… вообще, останови, да, здесь, немного разомнёмся.

— Я не устал, — запротестовал Гард.

— Может, я устал ехать пассажиром, — рассмеялся Коррант и уже серьёзно не попросил, приказал: — Останови.

Гард, послушно и вполне прилично притормозив, притёр фургон к обочине. Они вышли. Коррант легонько потрепал сына по плечу и подтолкнул к зарослям. А ведь они почти одного роста, — вдруг заметил он. Что ж, растёт парнишка. Правильно говорят: от любви дети здоровее. Но разве он не любит Гройну? А Гриданг — хороший, умненький и… «Квелый», — сказала бы Нянька. Здоровый, но не слишком, нет ни жизненной силы, ни цепкости. Хорошо ещё, что Гард, да и Гирр любят Гриданга и всегда будут за него. Но и он сделал и делает всё для того, чтобы они оставались братьями. Разумеется, Гриданг никогда не злоупотребит своим родовым старшинством, но… но только Огонь знает, что и как будет.

Вернувшись к машине, Гард застал отца курящим, сидя на подножке.

— Что так долго?

— Так, — пожал плечами Гард, — погулял немного, размялся. Родничок нашёл.

— Попил?

— Ну да. Отец, а ты замечал, что в роднике всегда очень вкусная вода?

Коррант усмехнулся и кивнул.

— Замечал, конечно. Кстати, Рыжий на твоём месте не только бы напился, но и искупался бы.

— Да там и по щиколотку не зайдёшь, — рассмеялся Гард.

— Поверь мне, — пыхнул дымом Коррант, — и Лутошка, да любой бы из рабов обязательно бы искупались. Разделись и облились из пригоршней, раз окунуться нельзя.

— А почему?

Коррант подчеркнуто опасливо покосился по сторонам, будто на лесной дороге кто-то мог их подслушать, и поманил сына. Гард, предвкушая шутку или розыгрыш, наклонился к отцу. И услышал.

— Они верят в Воду.

— Что?! — не понял Гард.

Коррант докурил сигарету и встал.

— Мы верим в Огонь, Гард.

— Ну да.

— А они так же верят в Воду. Запомни это, но никогда и никому не говори об этом.

— Но…

— Вода — враг Огню. Когда на огне стоит котёл, огонь нагревает воду, она кипит, становится горячей, обжигает, как огонь, но, выливаясь из котла, тушит огонь. Понял? Запомни, никогда не забывай и молчи. А теперь поехали. К ночи будем дома.

Гард кивнул и полез в кабину на пассажирское место. Сказанное отцом было слишком странным и в то же время… Он вспоминал всё слышанное, все эти обмолвки, обрывки полупонятных фраз… Строгий голос отцовской Няньки, когда Джадд только появился в усадьбе, поселился отдельно от остальных рабов в сарайчике и что-то там повесил у себя в изголовье над койкой.

— У каждого своя вера. Не мешай ему.

И как однажды Рыжий — они тоже вот так же остановились