легковушка с поднятым капотом, и возле нее человек. Каким-то образом, наверное, интуитивно, Филонов узнал его. Это был Егор Лыков. И его машина. Березин подошел к машине, и они стали о чем-то разговаривать. Матвей достал из кармана небольшой сверток, и оба инженера склонились под капотом. «Как все просто, – подумал Филонов. – У этого сломалась машина, а друг привез ему… Наверное, свечи зажигания. Вот я дурак. Они сейчас заведут машину, развернутся и уедут домой, а я останусь в зимнем лесу, в метель. Топать до поселка еще километра три, нужно проситься к кому-то на ночлег. Пустит ли кто в такую ночь?»

И тут случилось невероятное. Березин продолжал стоять возле поднятого капота машины, а Лыков вернулся в кабину, что-то поискал там, выпрямился и… в зимнем лесу вдруг прозвучал пистолетный выстрел. Филонов с вытаращенными глазами смотрел на то, как Березин рухнул на снег, будто у него разом подогнулись обе ноги. Упал, и снежный козырек у края оврага пополз, и тело вместе со снегом рухнуло вниз. Лыков подбежал к краю и посмотрел на дно. Овраг глубокий, метров десять. Видно было, как инженер раздраженно сплюнул, потом закрыл капот и завел машину. Он развернулся и помчался назад в сторону поселка и станции. Павел едва успел упасть с головой в сугроб, как свет автомобильных фар скользнул по сугробу, по лапам елей и скрылся за деревьями.

Отплевываясь от снега, выгребая снег сзади из-за воротника ватника и ругаясь на чем свет стоит, Филонов выбрался на дорогу и поспешил к краю оврага. Он глянул вниз и увидел, что из снега торчат только ноги Березина. Убил, он его убил. И никто не будет знать, куда и зачем уехал инженер. И найдут его тут только весной, и то если лисы и волки не объедят тело до неузнаваемости. Что же делать-то? Побегав по краю оврага, Павел нашел наконец более или менее удобный спуск. Но он таким только с первого взгляда показался, потому что в самом начале спуска снег под ногами поехал, и Филонов полетел вниз, кувыркаясь и зарываясь лицом в снег. Спиной и ногами он с треском сломал какие-то кусты и потом, лежа внизу, все боялся пошевелиться. А вдруг сломал ногу или позвоночник? Сердце сжалось от ужаса остаться здесь обездвиженным. И никто не знает о нем. О них…

Но спина и конечности оказались в норме, и Павел, утопая в снегу, набирая снег в рукава и валенки, полез по сугробу к телу инженера. Задыхаясь от усталости, он стал руками разгребать снег, потом тянуть за пальто, вытягивая тело из снега. А когда вытянул и опрокинул его на спину, то заметил, что изо рта Березина идет пар. Неужели? Павел поднес ухо к лицу пострадавшего и почувствовал, что кожа влажнеет. От дыхания или просто от еще не остывшего тела.

Потом Филонов начал искать пулевое отверстие и нашел его. Сквозное в области плеча. Легкие и сердце не задеты, артерия не задета. Пробиты мягкие ткани или задеты кости, но это не смертельно. Павел начал шлепать Березина по щекам, приводить его в чувство, потом расстегнул пальто и увидел, что плечо спереди все мокрое от крови. Из выходного отверстия пули крови почти не было. Сорвав со своей шеи шерстяной шарф, Филонов свернул его и сунул под пальто раненому. И тут инженер застонал.

– Матвей, живой! – заорал довольный Филонов. – Да очнись ты, дурашка! Живой, живой!

Инженер открыл глаза и посмотрел на лейтенанта. Смотрел спокойно, без всяких эмоций, как будто проснулся, хорошо выспавшись в теплой постели. Павел, испытывая облегчение, сдвинул шапку на затылок и вытер рукавом потный лоб. Он говорил не умолкая, нес какую-то чушь, лишь бы Березин снова не закрыл глаза, не потерял сознание. И когда он уже начал замерзать от холодного воздуха, забирающегося к нему по мокрому воротнику за шиворот, Березин наконец произнес:

– Где я? Что случилось?

– А ты ничего не помнишь? Матвей, как ты себя чувствуешь? Что ты помнишь?

– А, лейтенант! – как-то равнодушно произнес инженер. – А ты тут что делаешь? В меня стреляли… В меня Егор Лыков стрелял. Откуда у него пистолет?

– Вот дурашка! – засмеялся счастливый Филонов, счастливый от того, что инженер жив и, кажется, неплохо соображает. – Тебя волнует, откуда у него пистолет, а вот зачем он хотел тебя убить, это не волнует?

– Меня убить? Зачем? – Инженер вдруг поморщился и положил руку на грудь, туда, где была рана. – Он что, не хотел возвращать документы? Бред какой-то.

– Что случилось, Матвей, расскажи, и будем выбираться отсюда!

– Записка, она у меня… нет, теперь не знаю где, – прошептал Березин. – Он прислал кого-то с запиской, чтобы я приехал и привез свечи. Он не может выбраться из леса, а при нем документы из конструкторского бюро. Не хотел рисковать. Я еще удивился, какие документы, как попали к нему, зачем взял? И поехал. Слушай, лейтенант, что происходит?

– Ну, вот что, инженер Березин, – с улыбкой торжественно произнес Филонов. – Вот тебе приказ Родины! Держаться за меня, хоть зубами держаться и выбираться вместе со мной отсюда к людям за помощью! Приказ простой: выбраться и выжить! Понял? Тогда хватайся за меня, и попытаемся встать.

Встать не получилось. Точнее, получилось, но оба раза Березин падал на руки лейтенанту. Да и сам Филонов еле мог шагать по снегу, не падая при каждом шаге, проваливаясь в глубокий снег. Не пройти, только волоком тащить. И тогда Павел снял фуфайку, свитер, под которым у него надет подарок одного из ребят из управления – настоящая морская тельняшка. Натянув снова свитер и ватник, дрожа от холода, Филонов завязал рукава тельника под мышками у раненого инженера, а с другой стороны завязал большой узел, который бы не выскальзывал из его руки.

Он потащил Березина, падая сам, от натуги садясь в глубокий снег, снова поднимаясь, и снова тащил и тащил. Самый простой расчет подсказывал, что двигаться несколько километров из оврага на юг, чтобы потом подниматься наверх, и столько же возвращаться к поселку, у которого останавливался пригородный поезд, – это бред. Это около десяти километров, большая часть из которых – по глубокому снегу и в гору. Сил не хватит, да и Березин может не выдержать. Предыдущая станция поезда. Там был какой-то полустанок, там фонарь. Наверняка там жилье и люди.

Задыхаясь, обливаясь под свитером потом, Филонов снова упал рядом с инженером и, обняв его, прижался к его телу. Нет, не согреться так ни самому, ни его не согреть, а