Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ой нет, сомневаюсь, что я буду пить в такое время, — запротестовала Каролина.
— Но ведь все пьют за обедом. Иначе зачем бы придумали послеобеденный отдых, рипосо? — он засмеялся. — Хозяин сказал, что у него сегодня хорошее фритто мисто, вы его любите?
— Не знаю, не пробовала, но буду рада попробовать.
— И оленина. Сейчас сезон хорошей оленины с холмов.
— Вы плотно обедаете, — заметила Каролина, когда официантка поставила перед ними емкость с сухариками, корзинку с булочками, блюдце оливок и бутыль оливкового масла.
— Обычно это наша самая серьезная трапеза, — сообщил он. — Так полезнее для здоровья. Мы лучше спим, потому что не страдаем несварением. — Лука помолчал и добавил: — И потому что у нас чистая совесть. — Его глаза искрились весельем. Он почти что флиртовал.
Каролина пригубила вино — насыщенное, с фруктовым привкусом, согревающее — и отломила кусочек сухарика, остро осознавая, что сидит за столом с незнакомцем, который наверняка попытается прибрать к рукам вроде бы принадлежащую ей квартиру.
Она глубоко вздохнула, прежде чем сказать:
— Синьор Да Росси, кто-то из вашей семьи может знать о моей бабушке и о том, как она сняла эту квартиру?
Лука нахмурился.
— Отец для этого слишком молод, он родился в тридцать девятом году. Деда убили на войне, а прадед умер в шестидесятые. Бабушка жива…
— Так может, она знает?
Он опасливо кивнул.
— Бабушка не всегда — как это у вас говорится — ясно мыслит. Она уже старая женщина, ей за восемьдесят. Но мы можем попытаться. Предлагаю вам для начала выяснить, не подделка ли эта ваша бумажка и имеет ли до сих пор законную силу, чтобы не тревожить бабушку без нужды.
— Хорошо, — сказала Каролина. — Значит, вначале я должна сходить в мэрию, так?
Лука пожал плечами.
— Если честно, наш юрист справился бы с этим не хуже.
— Я предпочитаю услышать все своими ушами, — ответила Каролина, встретившись с Лукой взглядом и удивившись, что глаза у того оказались синими, а не карими, как она предполагала.: — Где ваш муниципалитет или, может, какая-нибудь подчиненная ему контора?
— Муниципалитет в Ка-Лоредане, это бывшее палаццо на Гранд-канале, недалеко от Риальто, — объяснил он. — Но может оказаться, что старые записи хранятся где-то в другом месте. В Венеции вообще неважно с организацией, тут нет огромных административных офисов, как, например, в Америке. Разные службы раскиданы по всему городу.
— Вы бывали в Америке? — спросила она, заметив в его произношении английских слов легкий американский акцент.
— Да, провел год в университете Колумбии, — сказал Лука, — изучал экономику. И моя мама оттуда родом.
— Ваша мать — американка?
Он кивнул.
— Да, из Нью-Йорка. Они с отцом познакомились, когда мама была студенткой и приехала сюда по обмену из колледжа Рэдклифф. Она тут на третьем курсе училась.
— А ваши родители живы? И вместе?
— Да, и похоже, у них вполне счастливый брак. Отцу только что перевалило за шестьдесят, и он решил отойти от непосредственного руководства нашей компанией. Моя сестра живет в Австралии, и родители часто ездят навестить ее и внуков. Они и сейчас там. Похоже, их очень тянет к внукам, а от меня они пока не дождались ни одного. — Он криво усмехнулся. — У вас есть дети?
— Сын Эдвард, сокращенно Тедди. Ему шесть лет.
— И с кем он, пока вы тут?
— Со своим отцом в Нью-Йорке.
Должно быть, Лука заметил, как ее лицо исказилось.
— Мадонна! Но с ним все в порядке после той ужасной трагедии?
— Слава богу, да, но, похоже, боится летать. Во всяком случае, так говорит его отец. Вернее, его отец говорит, что так говорит психотерапевт.
Ее собеседник нахмурился.
— Повод задержать ребенка у себя?
— Может оказаться, что да.
— Ага. — Он кивнул. — И вы сбежали в этот красивый город, чтобы не волноваться слишком сильно?
Его предположение оказалось чересчур близко к истине, поэтому Каролине захотелось огрызнуться, но она подавила это желание и чопорно проговорила:
— Я приехала отдать дань памяти своей двоюродной бабушке, которая только что умерла. Это от нее я унаследовала квартиру. Я привезла ее прах.
Он вскинул руку.
— Извините, я не хотел лезть не в свое дело.
— А вы и не лезете, и, конечно, вся эта история с сыном еще очень свежа. Муж ушел совсем недавно, а теперь вот не отдает сына. — Она тоже подняла руку. — Простите, нельзя грузить постороннего человека своими бедами.
Кажется, Лука смотрел на нее по-настоящему заботливо.
— Ничего страшного, я понимаю ваши чувства. Это горе и тревога. Они могут просто разъедать.
— Да, — сказала она.
— Я тоже был женат, — выпалил ее собеседник. — Жена погибла через месяц после свадьбы. В автокатастрофе.
— Как я вам сочувствую!
— Да уж, — вздохнул он. — Она тогда слишком много выпила. Нельзя было позволять ей садиться за руль. Теперь я с этим живу.
— Вы не отвечаете за поступки другого человека.
— Только от этого не легче.
— Да, не легче.
Их глаза встретились, и на миг Каролине показалось, что между ними возникла связь, как будто этот симпатичный незнакомец читает ее мысли. Она смутилась, опустила взгляд и принялась теребить салфетку, радуясь, что перед столиком возник усач с тарелкой каких-то непонятных кусочков неизвестно чего. Из кляра торчали усики креветок и щупальца крошечных кальмарчиков. От одного взгляда на все это становилось несколько тревожно, и Каролина осторожно откусила от кальмара, мякоть которого под хрустящим кляром оказалась нежной и сочной. Она подняла взгляд и кивнула:
— Вкусно.
— Вы никогда раньше такого не пробовали?
— Я ела кальмары, но другие.
— У нас самые лучшие морепродукты, — сказал Лука, — и оленина в это время года тоже. Вот погодите, сейчас попробуете. Мы в Венеции хорошо питаемся, если знать места.
— Вы живете в городе? — спросила она.
— Я? У меня сейчас квартира в Лидо с видом на море. Мне там больше нравится. Больше простора. У семьи было палаццо в городе. Знаете палаццо Росси? Отец уже давно от него отказался, там теперь пятизвездочный отель. Очень дорого содержать такой дворец, учитывая прислугу и ремонты. Так что теперь у отца квартира в одном из новых домов на Гранд-канале, а палаццо у нас арендует гостиничная компания. — Он с довольной улыбкой посмотрел на Каролину. — Это достаточно выгодно, правда, не сейчас. Сейчас никто не осмеливается путешествовать.