Я не могла и просить о большем. Ну, могла вообще-то, например, чтобы еще Алина воскресла, и все фэйри умерли. Но и за это спасибо. Я согласна жить в таком мире.

Мои родители в безопасности.

Стиснув записку и фотографию, я прижала их к груди. Меня бесило, что он умчался и оставил меня валяться на полу, но у меня были доказательства того, что он жив, и я знала, что он вернется.

Я была ОС-детектором, а он — ОС-директором. Мы команда.

Он жив!

Хотелось бодрствовать всю ночь, наслаждаясь ощущением, что Иерихон Бэрронс не мертв, но у моего тела было другое мнение.

Я чуть не рухнула, войдя в свою спальню. Если я и усвоила что-то после смерти Алины, так это то, что горе истощает физически, гораздо сильнее, чем ежедневный марафонский забег. Оно уничтожает тебя, оставляет раздавленным душу и тело.

Я нашла в себе силы умыться и почистить зубы, глупо улыбаясь своему отражению в зеркале. Но на пользование зубной нитью и увлажняющим кремом меня уже не хватило. Слишком много усилий. Я хотела барахтаться в глупом ворохе воспоминаний, завернуться в осознание, что я его не убивала. На мне не было вины. Он не умер.

Жаль, что его не было рядом. Хотелось бы знать, где он. И жаль, что у меня не было мобильника.

Я бы сказала ему все самое важное, что не могла раньше. Призналась бы в своих чувствах. Не побоялась быть нежной. Потеряв его, я поняла, что чувствую, и мне хотелось кричать об этом на весь белый свет.

Мало того, что я понятия не имела, куда он ходил по ночам, я едва могла двигаться. Боль была тем клеем, который держал в кулаке мою волю и соединял мои кости.

Без него у меня не было сил на на что.

Завтра будет новый день.

И он будет жив!

Я разделась и забралась в постель и уснула сразу, едва голова коснулась подушки. И спала, как женщина, прошедшая через ад в течении нескольких месяцев, без еды и отдыха.

Сны были такими яркими, что казалось, будто я жила в них.

Мне снилось, как я наблюдаю за смертью Дэррока. Злость. У меня украли возможность самой расправиться с ним, мою месть унес Охотник, сжимая ее когтями. Мне снилось, что я снова в Зеркалье, все время ищу Кристиана и не могу найти. Мне снилось, что я в аббатстве, в камере, на полу, пришла Ровена и перерезала мне горло. Я чувствовала, как кровь вытекает из меня и заливает и без того грязный пол. Мне снилось, что я в Холодное место, преследую красивую женщину, которую я никак не могу догнать. Снилось, что я все-таки сделала это: уничтожила мир и заменила его на тот, о котором мечтала. А потом летела на древнем К’Враке над заново созданным миром. Его громадные черные крылья растрепали мои волосы, и я смеялась, словно демон, под звуки неуместной, навязчивой мелодии ремикса Pink Martini «Que Sera Sera»[14], будто сыгранной на клавесине[15]из ада.

Я проспала шестнадцать часов.

Мне нужна была каждая минута сна. Последние три дня были выматывающим сюрреалистическим кошмаром.

После пробуждения, первым делом я достала из-под подушки записку Бэрронса. Перечитала ее, чтобы убедиться, что он на самом деле жив.

А затем бросилась вниз по лестнице так быстро, что проехалась по последним пяти ступенькам своей задницей в пижаме, нуждаясь в доказательстве, что магазин действительно был разгромлен.

Так и было. Я исполнила танец радости среди обломков.

Так как был полдень, а Бэрронс редко приходит раньше вечера, я поднялась обратно наверх и приняла долгий, горячий душ. Привела в порядок лицо и волосы, побрила ноги.

Прислонившись к стене и вытянув ноги, я наблюдала, как капли воды падали на копье, пристёгнутое к бедру. Расслабившись, я постаралась ни о чем не думать.

К сожалению, мой разум не смог успокоиться, а тело — расслабиться. Мышцы ног оставались напряженными, так же, как шея и плечи, а пальцы выбивали быстрое стаккато[16]на полу душа.

Что-то беспокоит меня. Сильно. Под внешним счастьем надвигалась буря.

Как меня могло волновать что-то? В моем мире было голубое небо, несмотря на постоянные дожди в Дублине. Как я могу быть несчастлива в этот момент? Это хороший день. Бэрронс жив. Дэррок мертв. Я больше не в Зеркалье, мне не надо сражаться там с бессчетным количеством монстров и уворачиваться от иллюзий.

Я помрачнела, осознав, что как раз это и было проблемой.

Теперь все было хорошо. Ну, помимо обычной проблемы с судьбой мира, к которой я уже почти привыкла.

Я не могла с этим справиться. Я уже привыкла находиться под постоянным болезненным давлением.

Как раз, когда все было плохо, я обретала свою цель, находила в этом силы, и могла двигаться вперед.

Но за последние 24 часа вместо всепоглощающего горя и жажды мести, я получила все основания избавиться от этих эмоций.

Бэрронс жив. Горе — испарилось!

Человек, которого я считала убийцей моей сестры, тот, кого я так сильно хотела убить — мертв. Пресловутого Гроссмейстера больше нет.

Эта глава моей жизни завершена. Он больше никогда не поведет за собой Темных, не принесет опустошение в мой мир, не будет преследовать меня и не причинит боль. Мне больше не надо оглядываться через плечо. Ублюдок, превративший меня в при-йю, теперь вне моей досягаемости. Он получил по заслугам. Ну… как бы там ни было, он мертв. Ему досталось бы гораздо сильнее, если бы по заслугам ему воздавала я.

Не смотря ни на что, долгое время он был смыслом моей жизни. А теперь его нет.

Что же у меня осталось? Месть — испарилась!

Я часто представляла себе решающий поединок между нами, в котором я его убиваю.

Ну, и кто теперь мой злодей? Кого мне ненавидеть и обвинять в смерти Алины? Не Дэррока. Он был неравнодушен к ней. Он не убивал ее, а если и был причастен к ее смерти, то сам об этом не знал. Шесть месяцев в Дублине, а я так и не приблизилась к тому, чтобы найти убийцу сестры.

Бэрронс жив. Дэррок мертв. И куда-то подевалась всепоглощающая жажда мести.

Мои родители были в безопасности, Бэрронс позаботился об этом. Мне больше никого не надо спасать.

У меня не было ни неотложных дел, ни поджимающих сроков. Я чувствовала себя потерянной. Дезориентированной.

Конечно, основная цель, которая у меня была перед тем, как я попала в Зеркалье и все пошло ужасно, не изменилась. Но горе было для меня тесной коробкой, стенки которой придавали мне форму. Сейчас эта коробка исчезла, и я чувствую, как превращаюсь в бесформенную массу.