Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает припробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее.Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав егокряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.

— Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! —вскрикнула она с отвращением к себе самой.

Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. Ккрыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.

Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась накрыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясьпривести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.

Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.

— Ему получше нынче, — сказал доктор. — Я вас искал. Можнокое-что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зоветвас…

Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии,что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его,говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьибыла переполнена этих страшных преступных искушений, — было мучительно-радостнои ужасно.

— Пойдемте, — сказал доктор.

Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежалвысоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатымижилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимсяправым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький,маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчалочертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее рукутак, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови игубы его сердито зашевелились.

Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего онхотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глазвидел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потомгубы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко иумоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.

Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него.Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускатьглаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что-то,по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но онастаралась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные имслона.

— Гага — бои… бои… — повторил он несколько раз. Никак нельзябыло понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова,спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…

— Душа, душа болит, — разгадала и сказала княжна Марья. Онутвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местамсвоей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.

— Все мысли! об тебе… мысли, — потом выговорил он гораздолучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают.Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания ислезы.

Он рукой двигал по ее волосам.

— Я тебя звал всю ночь… — выговорил он.

— Ежели бы я знала… — сквозь слезы сказала она. — Я бояласьвойти.

Он пожал ее руку.

— Не спала ты?

— Нет, я не спала, — сказала княжна Марья, отрицательнопокачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил,старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.

— Душенька… — или — дружок… — Княжна Марья не могларазобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное,ласкающее слово, которого он никогда не говорил. — Зачем не пришла?

«А я желала, желала его смерти! — думала княжна Марья. Онпомолчал.

— Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости…спасибо… прости… спасибо!.. — И слезы текли из его глаз. — Позовите Андрюшу, —вдруг сказал он, и что-то детски-робкое и недоверчивое выразилось в его лицепри этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, покрайней мере, показалось княжне Марье.

— Я от него получила письмо, — отвечала княжна Марья.

Он с удивлением и робостью смотрел на нее.

— Где же он?

— Он в армии, mon pere, в Смоленске.

Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы вответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял ивспомнил, кивнул головой и открыл глаза.

— Да, — сказал он явственно и тихо. — Погибла Россия!Погубили! — И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья немогла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.

Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделалзнак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.

Потом он открыл глаза и сказал что-то, чего долго никто немог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскиваласмысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. Тоона думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то освоей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.

— Надень твое белое платье, я люблю его, — говорил он.

Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор,взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться изаняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя,он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, сталвозвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.

Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, былосолнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничегочувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось,она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к прудупо молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.