— Нет, именно так. Слово в слово. Он сам предложил эту фразу в качестве сигнала.

— В качестве пароля.

— Ну да, пароля. Я нашел этот пакет, вскрыл его и прочитал его указания.

— Где пакет и записи?

— Я сжег их. Он так в записке велел.

— А пепел?

— Размял и рассеял. Все, как там было написано.

— А что вам делать дальше, там не было написано?

— Нет.

— Тогда так. Сейчас вы добираетесь домой. Звоните начальнику вашей охраны и говорите, что упустили автомобиль. На милицию он выйдет сам. Только придумайте какое-нибудь более или менее правдоподобное объяснение и заранее осмотрите место действия. Чтобы чего-нибудь не напутать.

Никакой бурной, отличающейся от текущей деятельности не развивайте. Но постарайтесь узнать через ваши каналы, кто конкретно имел отношение к нападению — Безопасность, ГРУ или МВД. И куда делся Шеф.

— А информация?

Я остановился. И вдруг подумал о том, о чем раньше совершенно не задумывался.

— Какая информация?

— Которая была в компьютерах.

— Она останется у меня. Можете считать это моим ноу-хау.

— Но как же так? Я тоже имел к ней некоторое отношение.

— Может быть. Но я вынужден страховаться.

— От кого?

— От всех. В том числе и от вас.

— От меня?!

— Естественно. А вдруг все это — нападение, ваш приезд и наше поспешное бегство — только спектакль? Инсценировка с целью изъять у нас компрометирующий материал? Могу я сделать такое предположение?

— А главный инсценировщик, получается, я?

— А почему бы и нет? Я с вами в одних окопах не сидел. И кто вы такой, на самом деле доподлинно знать не могу. Вас знает Шеф, но он с ваших слов куда-то подевался.

— Но это же смешно. Просто какая-то детская игра в казаки-разбойники. Если бы мне так нужна была эта информация, я бы мог просто навести своих людей на ваш адрес. Зачем мне было приходить самому?

— Затем, чтобы получить информацию, а не пепел. Вы же понимаете, что подобные сведения без надежного присмотра не остаются. Что каждый жесткий диск каждого компьютера сторожит, как цепной пес, самоликвидатор. И мне нужна доля секунды, чтобы привести их в действие. И я бы привел их в действие, если бы увидел на экране охранного видеомонитора кого-то, кроме вас, или не одного только вас.

— И все же вы говорите глупость. Ведь если бы я хотел заполучить эту информацию без вашего согласия, я бы мог это сделать сейчас.

— Не могли бы.

— Почему?

— Потому что ее у меня нет!

— Как нет?!

— А вот так. Я что, недоумок, таскать с собой то, за чем готова охотиться половина руководящего состава страны? Я же говорю, что не исключаю, что случившееся может быть талантливо разыгранной мистификацией.

— Я не верю вам.

Я молча расстегнул и распахнул бывшую при мне сумку. В которой, кроме дна, ничего не было.

— Как видите, пусто. Стерильно пусто.

— А где же диски? — удивленно спросил Александр Анатольевич.

— По дороге обронил. Случайно, — ответил я. — Вот так вот шел, споткнулся и обронил. Сам, может быть, найду. А другие — вряд ли.

— Зачем вам эта информация?

— Затем, чтобы выжить. Физически. Пока она у меня, меня трогать поостерегутся. Как того лесного клопа, что может очень сильно развоняться. И еще затем, что собирал ее я. И значит, принадлежит она мне.

— Вы хотите продолжить дело?

— Я не получал приказа о его завершении.

— Но вы не получали приказа и о его начале.

— Получал.

— От кого?

— От себя. И от своего непосредственного начальника.

— Но его нет.

— Пусть мне продемонстрируют его тело. А лучше пусть покажут его живого и пусть он отменит свой приказ. Тогда я подумаю.

— Вы не сможете обойтись без поддержки со стороны. Хоть даже с моей стороны.

— А вдруг? Может, я хочу попробовать. Может, я по натуре единоличник. Может, я делиться не люблю.

— Вы не единоличник. Вы — безумец. Невозможно в одиночку воевать против системы.

— А я, знаете, предпочитаю другое определение безумства. Безумец — тот, кто торгует своей Родиной, прикрываясь сомнительного свойства рассуждениями на тему, что лучше я, нежели другой. Потому что я менее жадный. Прощайте.

— Когда и как мы с вами встретимся?

— А мы встретимся?

— Я надеюсь.

— Надейтесь. Надежда — это единственное, что нам осталось в этой жизни. Нам и нашей стране. Александр Анатольевич, вы со мной?

Александр Анатольевич только глазами моргал. Он решительно ничего не понимал.

— А что будет, если я останусь?

— Ничего хорошего.

— А если пойду?

— То же самое.

— Тогда я с вами. Между ничем хорошим в одиночку и ничем хорошим в компании я выбираю компанию.

— Ну тогда оставшимся — счастливо оставаться. Большой начальник только обреченно махнул рукой. Я не знаю, правильно ли я поступил, лишаясь последнего своего союзника. Не могу с уверенностью сказать, вел ли он свою игру или она мне только пригрезилась. Наверное, не вел, раз нам позволил уйти живыми. Или вел, раз спросил о том, о чем не должен был спрашивать. А может быть, вел, но какую-то совсем другую, мне совершенно непонятную.

В любом случае рисковать я не мог. Я привык работать только с теми, кому доверял абсолютно. А ему я не доверял. Потому что фамилия его была — Политик. И потому, что заказывал информацию он. А для чего — я не знаю. Может, чтобы шантажировать своих коллег. Может, чтобы с ее помощью сделать очередной виток должностной карьеры. Может, еще для чего.

А то, что нас не повязали здесь же, на его глазах, — можно расценить как случайность, как оплошность охраны, не знавшей о подземном лазе. Или, наоборот, разумным ходом, попыткой выйти на утраченные диски, которые я по «рассеянности» потерял и в том месте, где потерял, — постараюсь найти. Сам по себе я им зачем? Им информация нужна.

Может быть, так. А может быть, и иначе. Гадать без толку.

Ситуация сложилась безнадежная. Вроде вечного шаха в шахматах. Ни поражение, ни победа. И в то же время бесконечное переставление с места на место фигур.

А я вам шах. А я — сюда. А я вам снова шах. А я снова — сюда. А я опять…

Сдохнешь со скуки. Если раньше боевики противника не найдут.