– Юра.

Юноша вскинул голову, близоруко сощурил глаза. У него были подбородок и губы Анфисы… Он поднялся, вытер руки грязной тряпкой. Гурон через силу улыбнулся, подошел.

– Здравствуй, Юра.

– Здравствуйте, – ответил Юра неуверенным, ломающимся голосом. Гурон протянул руку:

– Давай знакомиться. Меня зовут Николай.

Юра показал испачканные в смазке ладони, Гурон пожал ему руку выше кисти, кивнул на мопед, спросил:

– Ремонтируешься?

– Да вот… ступица…

– Ступица… а мама-то дома?

– На работе… вы к маме?

– К маме… и к тебе тоже. А скоро придет Антонина Дмитриевна?

– Теперь уже скоро.

– А можно я подожду здесь?

– Конечно.

Гурон присел на крыльцо, вытащил из кармана сигареты. Пахло яблоками и керосином.

– А вы… – хотел спросить что-то Юра, но Гурон быстро перебил – он боялся вопросов:

– Ступица, говоришь? Ну, давай посмотрим, что там с твоей ступицей.

Минут через сорок залаяла собачонка, убежала к калитке. Юра сказал: вот и мама, – а потом появилась сама Антонина Дмитриевна. В руках несла холщовую сумку, застиранную до белизны. На ткани слабо проступал трафаретный лик Пугачевой… Антонина Дмитриевна выглядела старше своих лет, одета была плохо и… в общем, она представляла собой хорошо известный всем тип женщины, замордованной жизнью. Достаточно посмотреть на нее и становится понятно: пьющий муж… а то и вовсе нет мужа – ушел, сидит или сама паразита выгнала… тяжелая работа… плюс халтура… плюс еще одна… да дети, которых надо поднимать… Все это было написано на лице ее, в глазах отрешенных, в руках с синими прожилками вен. Все знакомо. Все до боли знакомо… сколько их таких в России? Никто не считал…

Гурон поднялся, вытер руки, двинулся навстречу.

– Здравствуйте, Антонина Дмитриевна, – сказал Гурон. Она посмотрела тревожно, почти со страхом. Гурону тоже было не по себе. Он совершенно не представлял, как сообщит этой усталой женщине о том, что дочь ее убита. Убита и похоронена (Похоронена? Себе-то не ври – она завалена камнями в яме!) далеко-далеко от дома… как ты это скажешь? Какими словами?

– Здравствуйте, – произнесла Антонина Дмитриевна.

Н у, что ты молчишь, капитан? Что же ты не скажешь ей, что из-за тебя – из-за тебя! – погибла ее дочь… Она говорила: Коля, не надо в Югославию. Там албанцы, там Азиз… ну, что ты стоишь и молчишь? Скажи. Скажи, что Анфисы уже нет. Убей последнюю надежду, которая, может быть, еще теплится в этой усталой женщине…

– Вы… – произнесла Антонина Дмитриевна… жук в тростнике – холера! – жужжал… жужжал, жужжал… Гурон посмотрел в глаза женщине – в них жила тревога – и вдруг сделал то, о чем потом будет сожалеть… Иногда он будет даже хвалить себя за то, что поступил именно так. Но чаще – сожалеть.

– Антонина Дмитриевна, – сказал Гурон. – Антонина Дмитриевна, я привез вам привет от вашей дочери.

Женщина ахнула и выронила сумку.

…Они пили жиденький чай на веранде, на столе стояло варенье, печенье, огурцы соленые и бутылка водки, к которой Гурон так и не притронулся. И он врал, врал, врал: …замужем. Муж любит ее безумно… да, муж – очень состоятельный человек, очень! Огромный дом, бассейн, прислуга, автомобиль… ну и что, что не умеет водить? Ей и не нужно водить, у нее свой водитель. Персональный…

Гурон врал, ненавидел себя за это и сам удивлялся, как складно у него получается. Он видел недоверие, проскальзывающее временами в глазах Антонины Георгиевны и усиливал ложь. Помнил, что ложь, чтобы в нее поверили, должна быть чудовищной.

…Почему не пишет? А вот уж это – извините, написать вам она не может. Муж у нее – высокопоставленный чиновник. А в той стране не одобряют любые контакты с Советским Союзом… ее муж, Теодор, и так имел некоторые осложнения в связи с женитьбой на советской гражданке… впрочем, может быть, ситуация там переменится и Анфиса сможет написать… а может быть, даже и приедет… нет, детей нет пока, но, надо полагать, еще будут… Гарем? Ну что вы, Антонина Дмитриевна?! Какой же может быть гарем? Теодор – образованный человек, учился в Европе… все у Анфисы отлично, она просто счастлива. Только вот по дому, по вам с Юрой, скучает… а так все отлично, просто отлично…

В глазах у Антонины Дмитриевны стояли слезы. Гурону было очень стыдно. Он вытащил из кармана и положил на клеенку коробочку, купленную Анфисой в белградском ювелирном магазине "Зла-тар филигран", нажал на кнопочку.

– Это Анфиса прислала вам… в подарок.

Крест сиял, Антонина Дмитриевна и Юра смотрели на него, как смотрят на новогодний подарок дети. Антонина Дмитриевна подняла глаза на Гурона, спросила робко:

– Это же, наверно, очень дорого стоит?

Гурон понятия не имел, сколько стоит крестик даже приблизительно. Он пожал плечами и вытащил из кармана пачечку денег:

– Вот еще… немного денег… Анфиса давала в валюте, но я поменял на рубли.

Антонина Дмитриевна заплакала.

Он уходил, когда уже темнело – опустошенный, злой на себя. Антонина Дмитриевна поцеловала его, прижалась мокрой щекой.

– Юра, – сказал Гурон, – проводи меня немножко.

Антонина Дмитриевна стояла у калитки, махала вслед. Гурон курил, ощущал усталость безмерную – как после марш-броска. Спросил:

– Юра, а ты не знаешь человека по имени Казбек?

– Карабаса, что ли?

– Вроде бы, – неопределенно ответил Гурон.

– А кто ж его не знает? Его здесь все знают.

– А чем он так знаменит?

– Ну! Он крутой, блин… у него тут все схвачено.

– Так уж и все? Он, вообще-то, чем занимается?

– Да всем… а сейчас та-ак развернулся! Вон, модельное агентство открыл.

– Модельное агентство?

– Ну! К нему в очередь стоят. Он девушек в Ленинград отправляет, в Москву… даже, говорят, за границу… крутой!

– Даже, говоришь, за границу? – спросил Гурон. – Понятно… а где его агентство находится?

* * *

Модельное агентство Карабаса находилось в самом центре Пскова, в одном здании с рестораном.

Когда Гурон подошел к ресторану, было уже совсем темно, горели фонари. Гурон смотрел на кабак с противоположной стороны улицы. Довольно обшарпанный фасад "украшала" мертвенно-бледная неоновая вывеска, за стеклом входной двери маячил швейцар, перед входом столпились полтора десятка автомобилей – сплошь "восьмерки" и "девятки" с тонированными стеклами. Со стороны могло показаться, что Гурон кого-то ожидает или решает для себя вопрос: а не зайти ли в кабак? Гурон закурил, пересек улицу и остановился у двери. Слева от нее обнаружил две таблички. Одна была черного цвета с изображением знаков Зодиака и текстом: "Салон прорицательницы Эмилии". Другая – "золотая" – гласила: "Модельное агентство "Kasbek". Ниже, прямо на стене было написано синим фломастером: "Второй этаж. Вход через вестибюль ресторана". Гурон посмотрел на окна второго этажа – в одном из них горел свет. Возможно, в окне агентства "Kasbek". Гурон собрался уже отойти в сторону, но швейцар вдруг услужливо распахнул дверь… Гурон подумал секунду и вошел внутрь.