легкость от жизни. В глубине души я понимал, что предупредить о своих свободолюбивых взглядах уже после состоявшегося секса ― маленькая гнусная подлость, но нельзя этим не воспользоваться, когда как и меня редко спрашивали, хочу ли я спать всегда только лишь с одной, сводив её под венец. А потому я считал себя предельно честным. Спросила бы меня Мишель, какие виды я имею на неё прежде ― и не было бы недосказанностей, но она наверняка додумала продолжение так, как научилась в детских счастливых сказках о принцессах и рыцарях, чтобы сейчас я испытывал жгучий стыд, пытаясь понять, кем мы друг другу приходимся. Называть танцовщицу "коллегой" и "подругой" было нелепо смешно, но приходилось прибегать к таким категориям, ведь общение с лапулей мне оказалось невыразимо важно…

Пушистый клейкий снег залёг на тонкие ветки деревьев на Тайм-сквер, а из-под ног доносился гулкий хруст, сопровождающий меня от дома до самой работы. В отличие от репетиций с Изабель, с Мишель мы успели проработать открытие второго блока. Он начинался с массового номера у водопада, где происходила полная чертовщина: ветер, быстро сменяющееся холодным резким светом затемнение, предвещающее беду. Как всегда выбивающаяся из картины взбунтовавшаяся танцовщица шла против системы повторяющихся движений. Тут появлялся уже влюбленный после их первой встречи принц, вторя всё более смелым женским па. Правитель и его подданная вдруг начинают танцевать против целой страны, против всех и заодно: злодейка завладела его сердцем, разумом, управляя, словно марионеткой.

И вот они парят над всеобщей неразборчивой хореографией, задавая новый, непривычный тон и велят ему следовать. Крэг продумал здесь и откровенные поддержки, оголяющие на публику скоропалительно разрождающееся доверие к единственной подданной, которое вскоре будет обмануто, и объёмные парные комбинации, и оставил место на проскальзывающее коварство героини Мишель: предвкушение от вскоре настигнутой цели поквитаться за отнятый смысл жить.

Пока эта часть постановки повествовала о воссоединении принца и двуличной обманщицы, я наслаждался. Мне не непередаваемо нравился этот блок. Нравилось подчиняться Мишель и танцевать под её дудку, хоть и понарошку, ради сценария, но с полной отдачей, ведь здесь мы действовали, наконец, сообща. Ход репетиций совпадал с моими личными потребностями поддерживать с ней доброе открытое общение, которому теперь лапуля не противилась, и из-за этого моё настроение в любую минуту дня совпадало с реальными устремлениями. Кажется, я стремился быть ближе к Мишель…

Ближе к девушке с каким-то особенным взглядом серых, платиновых глаз, самозабвенно вытанцовывающую свою партию при любом удобном и неудобном случае в коридорах и пролётах. Ближе к той, что с заносчивым важным видом поглядывала в мою сторону, но с удовольствием задерживалась до позднего часа, чтобы отработать никак не поддающиеся части вместе. К той, что как-то призналась мне в пристрастии выпить дешёвого вина из коробки при свечах, чтобы воссоздать антураж из её любимых романтических комедий… К той, что невыразимо сильно переживала за младшую сестру, которой позволила чуточку больше свободы, и стиснув зубы плакала, не подавая виду.

Какие же мы были разные: Мишель держала всё под контролем и нехотя делилась ответственностью с кем-то помимо себя; я же искал независимости и рассчитывал на понимание к своим эгоистичным выходкам. Я неудержимо взрывался эмоциями ― Мишель упорно прятала их от посторонних глаз. Искала в людях доброе, хорошее, переступала через себя и стремилась поддержать морально, пока я упивался местью к своим обидчикам годами. Моя самовлюблённость позволяла мне ни во что не ставить моральные принципы и легко через них переступать, а заносчивость танцовщицы диктовала ей благородные, горделивые выборы, возносящую её над всеми обычными и порочными людьми, с которыми я был знаком.

Наше знакомство и общение было чем-то из ряда вон выходящим, с каждым днём я убеждался в этом всё больше. И к тому же удивлялся своим новым потребностям написать ей бесполезное сообщение или беспричинно позвонить: неужели это и имеют в виду, называя девушку особенной ― когда она несносно противоречит всем твоим сложившимся устоям, и ты продолжаешь её желать?

Наслаждаясь обстановкой, сложившейся в театре с началом прогонов второго блока, я даже не заметил, как оперативно мы переходили к следующей идее, быстро расправившись с первой. Чтобы не затирать чувства до дыр, не выгорать, мы доводили номер до определённого, осязаемого совершенства и откладывали его в долгий ящик, как должны были поступить и с парными номерами. И вот сегодня Крэг ставил нам с Мишель сцену, где персонажа танцовщицы принц разоблачал в предательстве. Он вдруг понимал, что та воспользовалась им, чтобы отомстить целой цивилизации за отнятую у неё любовь, и тут его сердце разбивалось в дребезги. Наступала полная разруха, принц тянулся к девушке, но она отвергала его, доходчиво раскрывая свои мотивы.

После высказанных в шутку сомнений Мишель о соответствии ролей нашим характерам, я не уставал думать о верности её наблюдений: ответственность, глубинность, жертвенность ― всё это было не обо мне, но про Мишель. Зато из желания мстить я был словно соткан, сопереживая её персонажу, больше, чем кому бы то ни было в этой постановке. Танцовщица забрала ведущую, ключевую роль, хоть она и была ей не по вкусу. Мы оба примеряли на себя лишь на время качества друг друга, чтобы в перерывах на обычную жизнь вернуться к собственным привычкам. Я даже стал понимать, почему девушка так тяжело решалась уехать из Сан-Франциско, когда как меня учили каждый день чувству долга и совести. Наверное, и она всё глубже понимала меня, но об истории с затаенной на десяток лет местью ей точно нельзя было знать…

Зеркальный, сверкающий подсветками лифт поднял меня на тридцать четвёртый этаж Сони-билдинг и распахнул свои двери перед бесконечным лакированным паркетом, выстилающим репетиционный зал. На крыши соседних высоток наседали пушистые поблёскивающие ковры снега; ветер бился в панорамные окна, пряча от посетителей здания острые шпили и облака. Макарти уже переоделся в спортивную одежду, высматривая в стеклах разбушевавшуюся метель.

― Привет, ― наставник вышел из гипнотической задумчивости, обернувшись на мои шаги и скромное приветствие. Честно говоря, эти репетиции я ждал без особого энтузиазма, нехотя осознавая, что "хорошая погода" в театре изменится, и словно считывая мой неодобрительный настрой, Крэг тут же шагнул мне навстречу для разговора.

― О, это ты… Готов разоблачать преступницу? ― Он задумчиво потянулся к щетине, внимательно рассматривая моё лицо и потеряно, но от этого не менее широко, чем обычно, улыбаясь.

После гадкого признания Изабель