– Если бы ты только захотела, – вдруг услышала она посреди ласк, и зажмурилась от предчувствия чего-то необыкновенного, за чем должно последовать немедленное счастье и умиротворение, – я увез бы тебя с собой в Париж. Мы бы обвенчались там с тобой, и ты была бы моей. Родила бы мне сына. Я не шучу, я мечтаю о семье и вижу своей женой только тебя. Ты не торопись мне отказывать. Мне известен твой строптивый характер. Кроме того, я уважаю твои чувства и желание быть независимой и работать. Мы могли бы договориться. Я бы занимался своей работой, а ты – своей. У меня достаточно средств, чтобы ты могла жить на два дома – в России и в Париже. Наш ребенок был бы под присмотром, мы бы наняли ему хорошую няню… («Крыштопу», – вдруг вспомнила Юля, и ее передернуло от ужаса.) Но я знал бы, что ты со мной, что ты думаешь обо мне, что ты если в Москве, то, значит, скоро вернешься домой… Может, у меня уже возраст такой, что мне нужна семья и некоторый душевный комфорт. Я бы хотел, чтобы именно ты была хозяйкой в моем доме. Во-первых, я люблю тебя и всегда любил. Во-вторых, я знаю, что ты воспитаешь мне хороших детей. В-третьих, я уверен, что, если ты станешь моей женой, мне будет легче жить и заниматься тем, чем я сейчас занимаюсь… Словом, Земцова, ты нужна мне, понимаешь? Да, я знаю все про Шубина, точнее, про вас с Шубиным. Знаю, как он любит тебя и как будет страдать, когда ты примешь решение стать моей женой, но у него тоже рано или поздно появится своя семья… Только не отвечай мне сейчас… Глаза твои смотрят мимо меня, они затуманены желанием и заполнены слезами. Я только могу догадываться о причине твоих слез. Хотя я подозреваю, что связаны со мной. Видимо, я заставлял тебя много страдать.

Юле, молчавшей все это время, было стыдно поднять голову. Она не хотела, чтобы он увидел ее заплаканные глаза.

– Я постараюсь не изменять тебе, – наконец сказал он и склонился над ней, обнял ее за плечи. – Ведь ты поэтому плачешь. Но я же не плачу из-за Шубина и Харыбина? Ну же… Посмотри мне в глаза. Я не люблю все эти разговоры о верности и все такое… Но согласен с тем, что физическая измена все же измена. И я стал понимать это только сейчас, когда чувствую, что теряю тебя… Ты звонишь мне из Москвы, а я вижу тебя лежащей рядом с Игорем, его рука обнимает тебя, а ты свободной рукой держишь трубку и говоришь со мной, договариваешься о приезде в Лондон, затем кладешь трубку, поворачиваешься к Шубину, и он целует тебя. Твой звонок и разговор со мной возбуждает его, как ты не понимаешь!

Это было что-то совсем новое в Крымове. Юля слушала его, не веря своим ушам. Крымов ревнует, он страдает, он боится ее потерять. Да Крымов ли это? И не остынет ли она к нему при таких чувствах его к ней? А что, если она действительно тянется все эти годы к нему по той лишь причине, что он постоянно ускользает от нее, потому что не принадлежит ей? А будет ли она любить его, если он изменится, если покажет себя примерным семьянином, заботливым мужем и отцом, способным на верность?

Она закрыла глаза и представила себе просторную, залитую солнцем детскую с желтым блестящим паркетом, игрушечную железную дорогу и малыша в голубой пижамке, держащего в одной руке вагончик, а в другой – очищенный апельсин. Она так явственно представила себе эту картинку, что ей показалось, будто в спальне запахло апельсином. Вздохнув от нахлынувших на нее новых, счастливых предчувствий, она повернула голову и вдруг увидела совсем рядом с собой на столике очищенный и разделенный на части, истекающий соком апельсин. Это был тот самый апельсин, который папа Крымов очистил и разломил для своего маленького сына. У мальчика будут светлые волосы и ярко-синие глаза. С возрастом волосы потемнеют, станут такими же черными, как у папы, а глаза будут еще синее, еще ярче. И он превратится в Крымова-младшего, красивого юношу, а потом и мужчину, который будет сводить с ума женщин.

– Знаешь, – услышала она сквозь грезы слова Крымова, которые немного отрезвили ее и привели в чувство. – У меня есть идея. Я про Левина. Ты так хорошо о нем говорила, что я подумал: а что, если все представить себе так, словно Лора никогда не была в Лондоне. Придумать какую-нибудь историю с ее исчезновением, разыграть ее как по нотам, чтобы успокоить мужика. Я уверен, что уже очень скоро мы с Лорой все выясним. Как уверен и в том, что она стала жертвой обстоятельств. Хотя поначалу я, так же как и Харыбин, думал, что она преступница. Так вот… Почему бы нам после того, как мы выйдем на нее, не записать ее голос и не послать пленки в Москву?

– Ничего не понимаю, – искренне призналась Юля. – Какие пленки? О чем ты?

И Крымов изложил ей свой план. Выслушав его, Юля про себя улыбнулась: ей показалось, что Крымов слишком уж близко принял к сердцу историю Левина, человека, с которым он даже не был знаком. Что бы это значило? Неужели Крымов наконец-то стал видеть в клиентах не только источник денег, но и людей? Его взволновала трагическая история любви Левина, наверное, потому, что он и сам, возможно, сейчас переживает душевный кризис? И неужели это судьба, что она именно сейчас, когда любимый мужчина так остро нуждается в душевном тепле, постоянстве, семье, оказалась рядом с ним в холодном и туманном Лондоне?

Сегодня мне приснился Левин. Я лежала в его объятиях, устроившись головой на его плече. Мое колено покоилось на его бедре, и рука обнимала за шею, губы мои касались его щеки. Мы снова были вместе, и я была счастлива, что чувствую тепло его тела. И самое удивительное, что я не знала, что это сон. Быть может, поэтому я проснулась с улыбкой на лице и с полной уверенностью, что это реальность. Когда же я открыла глаза и увидела тяжелые бархатные занавеси на окне моей новой спальни, глаза мои наполнились слезами, и я зарыдала. Не было рядом со мной моего бедного Левина, не было его горячего тела, нежных рук и мягких губ. Я была в чужом мне доме, в чужой стране, в чужой жизни, наконец. Да я и сама себе казалась чужой. Глядя на букет роз на столе, я вспомнила те охапки цветов, которыми была завалена моя квартира в то время, когда я уже жила с Сергеем. Мне легко было сочинить сказку о том, каким образом у меня оказывались эти цветы, но обманывала я Левина, нисколько не терзаясь угрызениями совести по той лишь причине, что эти розы изначально действительно принадлежали не мне. Но кому, я не могла сказать даже ему, потому что это была не моя тайна. И только теперь, думая об этом и вспоминая, какими глазами смотрел на меня Сергей, я представляю, какие чувства испытывал он, глядя на эти цветы. Он хотел верить мне, хотел, но не мог, потому что сказка моя про какую-то шальную незнакомку, избавляющуюся с моей помощью от компрометирующих ее букетов, подаренных ей любовником, смахивала больше на издевательство, чем на попытку как-то оправдаться в его глазах.

Я снова вспомнила счастливую Наташу Лунник, вдохновенно рассказывающую мне о своей любви к мужчине.

– Мне надо с тобой поговорить, – сказала она однажды утром, едва я переступила порог ее квартиры. Крыштопа еще не пришла, а маленький Миша спал в своей комнате. Ефим уехал на службу, мы с Наташей в доме были одни. – Пойдем на кухню, я сварила кофе… Ждала тебя…