Отдельное место в изучении власти занимают монархи. Власть дана им по праву престолонаследия и, казалось бы, говорить об индивидуальном лидерском стиле здесь не приходится. Но это поверхностное суждение. Власть может определяться делегированными должностью полномочиями, но только от самого человека зависит, будет ли она использоваться реально или останется формальной строкой на бумаге, а также насколько превысит предписанный должностью лимит. И то, как суверен использует власть, определяет его лидерские качества.

В свете этих рассуждений показателен пример Георга V, который наследовал трон в напряженное время противоборства между верхней и нижней палатами парламента. Причиной раздора послужил «народный бюджет», значительно ограничивающий права аристократии. Когда Георга V впоследствии спросили, какой период в его правлении был самым трудным, намекая на Первую мировую войну, он ответил, что не война далась ему тяжелее всего, а именно конституционный кризис. В войне нация была едина, во время внутренних волнений – расколота надвое.

Черчилль признает, что Георг V выбрал правильную модель поведения. Вместо резких телодвижений, которые могли усугубить кризис и нанести удар по институту монархии в целом, он начал «тихо и спокойно усиливать свои позиции, неустанно завоевывать уважение и доверие всех классов своих подданных»[454]. Со временем Георгу, «поднявшемуся над классовой борьбой и партийными фракциями», удалось достичь «уникальной позиции»[455]. Основой его могущества стало отстаиваемое им «национальное единство». Он поддерживал отношения со всеми партиями и с представителями всех взглядов, не вставая на сторону ни одного из них. Он был выше отдельных идей, руководствуясь интересами благосостояния и процветания своего государства. «С великим удивлением другие страны наблюдали за спектаклем, в котором король с предельной легкостью и искренней сердечностью взаимодействовал с политиками, исповедовавшими теории, которые угрожали существованию всех общественных институтов, и вождями, только что организовавшими всеобщую забастовку», – описывал его поведение Черчилль. Но результатом этого «спектакля» стало достижение главной цели – «укрепление национального единства на конституционных принципах». Заслугами Георга, как считал Черчилль, было «возрождение духа нации», «повышение популярности наследственного трона». «Георг V выдвинул себя на такое место, где, как истинному слуге государства, ему досталась не только верность, но и любовь людей всех категорий и любого достатка»[456].

С не меньшими трудностями в своем правлении столкнулся другой герой сборника – король Испании Альфонс XIII. Ему тоже суждено было оказаться вовлеченным во внутренний кризис, разрывающий Испанию на части, но только проявление и энергия постигшего его страну катаклизма, а также методы борьбы, которые использовали противоборствующие стороны, отличались от того, с чем имел дело Георг V. Несмотря на различия в характере треволнений, цель у обоих монархов была одна – сохранение национального единства. И даже средство ее достижения они выбрали одинаковое: повышение доверия к себе со стороны народа – всего народа.

Главным личным качеством испанского короля была смелость. За время правления на него было совершено пять покушений, плюс к этому множество скрытых заговоров, которые так и не воплотились в жизнь. Ни в одном из этих крайне неприятных эпизодов Альфонс не дрогнул, проявив хладнокровие, которое вызвало уважение не только современников, но и потомков[457].

Другой интересный лик лидерства представляют полководцы. Начнем с Дугласа Хейга. Главной чертой его характера, определившей как победы фельдмаршала, так и ту цену, которой приходилось расплачиваться за достижения, Черчилль считал «беззаветную, бесстрастную невозмутимость», «спокойствие и неустрашимость, готовность к любым неожиданностям, равно как и к смерти или забвению, случись им выпасть на его долю»[458]. Хейг всегда «хранил величественное спокойствие» и всегда был последователен. Даже в самых тяжелых и безвыходных ситуациях, когда «его фронт крошился под мощнейшими ударами немцев», когда «его армии валились в грязь и кровь при Пашендейле», когда «союзник проявлял требовательность», когда «правительство у него за спиной повсюду искало кандидата ему на замену»[459]. По тому хладнокровию, которое демонстрировал Хейг, Черчилль сравнивал его с «великим хирургом до изобретения анестезии» – «искушенным в мельчайших деталях своей науки, уверенным в себе, твердым в движениях, со скальпелем в руке нацеленным на операцию как профессионал, абсолютно бесстрастный к мукам пациента, страданиям родственников, изобретениям шарлатанов и выскочек»[460].

Хладнокровие Хейга дополнялось еще одним качеством, превращавшим его в настоящую военную машину, не знавшую ни преград, ни усталости, ни сомнений.

Это качество – настойчивость, и в первую очередь в бою. Черчилль определил ее как «искреннее желание воевать с противником». «Горе тому офицеру или генералу, который не мог показать упорства! – отмечал британский политик. – Воюй и убивай, и будь убитым, но подчиняйся приказам, даже если стало очевидно, что высшее командование не предусмотрело развитие ситуации, а не можешь – пошел вон куда хочешь: в тыл, в Англию, к черту»[461].

Описание методов Хейга интересно сравнить с результатами, к которым пришел Черчилль после изучения личности своего предка. Отношения Джона Мальборо с Евгением Савойским (1663–1736) наглядно показали, что, какими бы выдающимися качествами ни обладал человек сам по себе, в союзе он сможет добиться гораздо больше.

Пример личности Гинденбурга и его отношений со своим заместителем генерал-квартирмейстером Эрихом Людендорфом подтвердил правильность этого наблюдения. Для обозначения в своих произведениях «восхитительного партнерства» этой «великой пары», которое сам Гинденбург назвал «счастливым браком», Черчилль даже использовал специальный, как он сам выразился, «каббалистический символ», объединяющий заглавные буквы двух фамилий в единое целое – HL. По мнению Черчилля, «ничто не может лишить этот союз, который по праву занимает место среди самых знаменитых случаев сотрудничества двух полководцев, ореола славы»[462]. Объясняя секрет этих отношений, которые «помогали обоим» военачальникам, Черчилль акцентировал внимание на том, что «Гинденбург не завидовал, не придирался, не суетился»; «он принимал ответственность за все, что его блестящий, гораздо более молодой подчиненный задумывал и осуществлял». Когда же Людендорф «колебался», тогда «надежная и немудреная сила Гинденбурга приходила к нему на помощь»[463].