Мода принимает серьезное участие в легитимизации вестиментарных изменений и делает смешными жалкие попытки запрета одежды. Под влиянием англичан возникает настоящая спортивная мода: на рубеже веков разрабатываются женские костюмы для занятий альпинизмом, фехтованием, катания на коньках, путешествий на яхте, игры в гольф, тенниса, скачек на лошадях, причем некоторые из них включают в себя брюки и сапоги (исключительно мужская обувь), но они остаются намного менее удобными и продуманными, чем мужская одежда. Самый яркий пример связан с велосипедистками, чьи широкие кюлоты и простая блузка вызывают такую полемику. Эти кюлоты напоминают штаны, которые носили местные наездники-зуавы, служившие во французской армии в XIX веке. Алжирские спаги (так называли этих солдат) носят красный бурнус и очень широкие арабские штаны (шаровары). С конца 1914 года они носят новую форму, состоящую из менее широких шаровар, которые называют велосипедными, или русскими, кюлотами, и куртки европейского покроя цвета горчицы или хаки. Введение «более западного» костюма, которое приближает зуавов к солдатам метрополии, происходит относительно недавно и представляет собой в символическом плане большую интеграцию и сокращение различий между разными расами. Как бы то ни было, на рубеже веков выражение «зуавские кюлоты» не нагружено чрезмерно позитивными коннотациями. Когда велосипедные кюлоты напоминают штаны арабских женщин, это вызывает в памяти образы гарема. По мнению мадам Сен-Жорж, это штаны подавленных женщин, которые не могут быть символом женской эмансипации: лучше уж оставить «их гадкий костюм» мужчинам, «которые считают себя нашими хозяевами».

Есть и другие штаны, которые тоже вызывают обильные дискуссии: это нижнее белье, которое женщины Прекрасной эпохи все чаще носят под юбкой. В 1912 году Жак Мовен опубликовал книгу «Их штаны, как они их надевают, как они их носят. Женские интервью и откровения». Его исследование выявило разнообразие практик. Меняться они могут, в частности, в зависимости от времени года: летом без них можно обойтись, но зимой панталоны весьма удобны. Они также удобны для исполнения кадрили. Кстати, этот элемент одежды и вошел в женский гардероб через танцы. Профессиональные танцовщицы поддевали их начиная с XVII века. Во второй половине XIX века в моду входят танцы, во время которых задирались юбки и высоко поднимались ноги, — канкан и шаю. Белые женские панталоны становятся заметными и вскоре входят в образную систему Прекрасной эпохи: их можно видеть на афишах, юмористических рисунках, рекламе… Они символизируют Париж удовольствий, легкодоступных женщин, даже проституток. Если мужчины поколения Виктора Гюго считали их уродливыми и бесполезными, то теперь этот элемент одежды эротизируют, делают частью украшения юбки. На уровне колена их украшают кружева. Возникает тенденция к их укорочению, которая приведет к появлению простых трусов.

«Когда вы носите открытые брюки, как вы добиваетесь того, что пола вашей сорочки не вылезает через разрез?» — задает вопрос Жак Мовен. Сочетание сорочки и длинных панталон явно представляет собой проблему. Можно переднюю полу завести назад, а заднюю — вперед, где она цепляется за крючок корсета. Это не очень эстетично, но панталоны с широким разрезом в Прекрасную эпоху еще широко распространены. Они считаются удобными, особенно для того, чтобы мочиться: для этого достаточно развести края платья. Некоторые женщины считают естественным, что женщина не должна носить закрытых панталон: они полагают, сами не зная почему, что принцип закрытой одежды не подходит для женского пола. Первыми носить закрытые панталоны станут девочки, потому что эта одежда считается более целомудренной и гигиеничной. А открытые панталоны станут для юной девушки знаком нового статуса желанной женщины на выданье.

Этот сюжет прежде всего служит поводом для разного рода юмористических интерпретаций. Но женщины действительно постепенно отказываются от панталон с разрезом в пользу закрытого нижнего белья. Соблазнительно думать, что брюки — логическое развитие панталон и что последние — необходимое условие для их возникновения. Ношение панталон — мутация фундаментальная, поскольку привилегия ношения закрытой, то есть непроницаемой одежды перестает быть исключительно мужской, по крайней мере в том, что касается нижнего белья. В начале XX века всеобщий переход к закрытому нижнему белью вызывает настоящий шок. Он становится важным этапом эмансипации женщин, давая ощущение большего контроля над телом и, следовательно, большей уверенности в себе.

Хотя трудно доказать преемственность между панталонами и женскими брюками, которые становятся все более узаконенными на протяжении XX века, в любом случае стоит констатировать, что одно и то же слово во французском языке служит для обозначения столь разных видов одежды[58]. Этим отчасти объясняется неприличный образ, с которым ассоциируются женские брюки в процессе их легитимизации.

Интересно наблюдать, как в Прекрасную эпоху одновременно возникают два типа закрытой женской одежды — зуавские кюлоты и панталоны. Словно бы на появление одежды, которая освобождает, немедленно отвечает одежда, придающая женщине сексуальность. Это не заговор, а интригующая рекурсия, потому что этот сексуализирущий ответ на требование эмансипации не новость в конце XIX века.

Как мы уже видели, Жанна Дьелафуа оправдывала ношение брюк занятиями археологией. Став писательницей, она по-прежнему носит этот вид одежды, нередкий среди ее сестер по литературному цеху. Практически это их рабочая одежда. Благодаря распространению фотографии, а также за счет невероят-ного успеха почтовых открыток в Прекрасную эпоху безымянные женщины в брюках выходят из тени. Благодаря любви людей к ярким зрелищам, которая способствовала продаже этих картинок, сохранившиеся визуальные следы работниц в брюках позволяют нам совершить путешествие во времени. Так, мы видим штаны пастушек, которые послужили поводом для показательных комментариев со стороны отправителей двух почтовых открыток, сохраненных Маргерит Дюран. Рядом с напечатанной подписью «Возле Шампери» (местечко в Швейцарии) написано: «Страна гермафродитов, с наилучшими воспоминаниями исследователя Роже».

На другой открытке дописано: «Триумф феминизма». В этом смешении полной вестиментарной маскулинизации (вплоть до трубки, которой наслаждается старая пастушка рядом со своими баранами) с равенством полов чувствуется не только антифеминизм. Такой тип юмора — свойственный открыткам в целом и удвоенный самим отправителем — выявляет также определенную форму человеческого презрения, словно направленного на «человеческий зоопарк» на картинке, изображающей «колоритный типаж» для городского населения, которое-то уж разбирается в том, что такое феминизм и гермафродитизм… На другой картинке изображена корсиканская пастушка с ружьем в брюках, заправленных в сапоги, с огрубевшим и смуглым лицом. В этом случае брюки оправдываются особенностями ее ремесла — ей приходится трудиться на пересеченной местности, среди высоких трав и густых зарослей, однако этнографический интерес может быть предлогом для разного рода намеков тем, кто понимает.