— Прошу садиться, господин Таволжанский, — настороженный профессор жестом указал гостю на стул, — мы вас слушаем.

— Не знаю, имею ли я право говорить о ваших семейных делах в этом обществе?

Мичман подозрительно уставился на доктора Коровкина и Тернова.

— Не тяните, голубчик, — буркнул профессор, — здесь все свои.

Только тогда гость уселся, умудряясь и сидя сохранять военную осанку: спина его была выпрямлена и не касалась спинки стула, руки покойно легли на согнутые под прямым углом колени. Он, наконец, заговорил:

— Вчерашней ночью я осуществлял наблюдение за одним подозрительным азиатом. Но потерял его из виду.

— Да-да, — кивнул доктор, — бдительность никому не мешает.

— Сегодня я свое наблюдение продолжил, — заявил странный визитер. — Утром эта подозрительная персона изволила вместе с хозяином посетить автомобильную мастерскую. — Рассказчик сделал многозначительную паузу и пристально вгляделся в съежившегося Тернова. — Я не ошибаюсь, сударь? — спросил он у кандидата. — Вы там тоже были?

— Совершенно верно, — подтвердил Тернов.

— Я рад, что вижу вас живым, — отрезал мичман, — ибо кое-что слышал. Автомобильные механики говорили, что вы очень кстати навестили мастерскую: автомобиль одним ударом уничтожит и сынка, и его батюшку.

— Они хотели убить моего отца? — У кандидата отвисла нижняя челюсть.

— Вероятно, — лаконично отрапортовал мичман. — Но видимо и вам, и вашему батюшке повезло. Чему я чрезвычайно рад. Впрочем, целью моего наблюдения был азиат, и я ничем не мог вам помочь.

— О взрыве автомобиля, господин Таволжанский, мы и так уже осведомлены, — недовольно заметил профессор, косясь на свою помертвелую супругу, — так что вы напрасно утруждались. При чем здесь семейное дело?

— Не торопитесь, господин Муромцев, — мичман нисколько не смутился. — По этому поводу я к вам и пришел. Поскольку испытываю уважение к Марии Николаевне и считаю своим долгом ее предупредить.

— А при чем здесь Мария Николаевна? — встревожился Клим Кириллович.

— Сама она ни при чем, — ответил Таволжан-ский. — Но ее сестра…

— Откуда вы знаете ее сестру?

— Я ее не знаю, — признался доктору мичман. — Но Муромцевых с именем Брунгильда не так-то много в столице.

— О Боже! — Елизавета Викентьевна с трудом разжала онемевшие губы. — Что с моей девочкой? Где она?

— Пока еще не знаю, — недовольно отозвался мичман, — но вы не даете рассказать мне все по порядку.

— Мы вас слушаем, — хором воскликнули собравшиеся.

— Так вот, Мария Николаевна, проследил я за моим азиатом. И как вы думаете, куда он направился? В церковь Тихвинской Божьей матери. Я не стал искушать судьбу — сам на рожон не полез, но заплатил ключнику, чтобы тот подслушал и проследил.

— И что? — Мура округлила глаза.

— Дорогая Мария Николаевна, — Таволжанский понизил голос, — вынужден вас огорчить. Ваша сестра намерена сегодня вечером, после окончания службы, тайно обвенчаться с генералом Фанфалькиным.

— Ф-фу, ты черт, — профессор с облегчением откинулся на спинку кресла, — и пусть венчается, если ей так невтерпеж. Третий день, как предложение сделали, а уж под венец мчится.

— Но зачем? — прорыдала профессорская жена. — Разве мы возражаем против ее брака? Не возражаем! И никто не возражает! И помолвку не портили, и обручение…

— Может, она так торопится потому, что ее подруга вскоре уезжает к своему неугомонному Колчаку? — высказал предположение профессор.

Собравшиеся в гостиной погрузились в молчание.

— Я хотел бы обратить ваше внимание, уважаемые дамы и господа, — Таволжанский прервал затянувшуюся паузу, — что на тайном и скором венчании настаивает не мадемуазель Брунгильда, а сам генерал Фанфалькин.

— Какая нам разница? — с горечью ответил профессор.

— Разница значительная, — возразила Мура, нежно поглаживая руку матери. — Если на скоропалительном венчании настаивает жених, у него должны быть веские причины. Или у него есть какой-то тайный сильный козырь, который заставляет Брунгильду покоряться.

— Есть, есть у него такой козырь, — язвительно отреагировал глава семейства, — предоставление вольной воли для творческого самовыражения.

— В этом я ничего не понимаю, — мичман нахмурился, — но мне сдается, что девушка оказалась во власти гнусного негодяя. Есть ли у нее профессия?

— О да! — воскликнула Елизавета Викентьевна. — Брунгильда блестящая пианистка! Ее знают даже в Европе!

— Ну, я слишком далек от этой сферы. Нo то, что вы мне сообщили, подтверждает мои худшие подозрения.

— Худшие? — Елизавета Викентьевна побледнела еще больше. — В каком смысле?

— Если ваша дочь, сударыня, известна в Европе, ее очень выгодно использовать как прикрытие во время поездок для встреч с агентами европейских стран.

— Но она не собирается в Европу! — воскликнул доктор. — Напротив, рвется в Порт-Артур!

— В Порт-Артур? — Мичман встал. — Значит, я на верном пути. И, думаю, генерал не против, чтобы она туда поехала!

— Но сам же генерал туда не собирается, — поникла профессорская жена. — Почему вы решили, что наша девочка станет орудием шпионажа?

— Сударыня, — как можно осторожнее сказал мичман, — в мадемуазель Брунгильде я не сомневаюсь. Однако ее багаж… Если она повезет с собой рояль — разве это не самое удобное место, чтобы прятать туда донесения?

— Кто же будет их туда прятать? — саркастически спросил профессор.

— Как кто? Генеральский камердинер, — уверенно ответил мичман. — Генерал не отправит в такую даль молодую жену без сопровождения. А сопровождать ее наверняка будет его японец.

Все подавленно молчали. Тернов думал о пребывающем в Ярославской губернии батюшке и рассказ о предполагаемом браке Брунгильды Николаевны слушал вполуха, а остальные слишком хорошо помнили, что генерал действительно обещал отправить своего слугу-японца вместе с Брунгильдой на Дальний Восток.

Доктор Коровкин счел нужным вмешаться.

— Насколько мне известно, оснований подозревать господина Фанфалькина в шпионской деятельности нет. Но если вы правы, господин Таволжанский, — он встал и подошел к профессору, — то мы, Николай Николаевич, должны срочно ехать в церковь и предотвратить это тайное венчание, чтобы уберечь вашу дочь от той неприглядной роли, которая ей уготована. Думаю, в военное время контрразведка дремать не будет, и неминуемое разоблачение приведет к тому, что несмываемое пятно позора — обвинение в измене России — ляжет на репутацию рода Муромцевых.

Профессор побагровел.

— Вот так трудишься всю жизнь на благо России, а все погибнуть может в один миг от дочернего легкомыслия.