Оглядев оставшихся, профессор пробурчал:

— Так что же искали преследователи Бурбона? Средневековый мандат на трон?

Мура утвердительно кивнула.

— Неужели этот бродяга таскает его за собой по ночлежкам? — не унимался профессор.

— Нет, — ответила Мура, — похоже, он уже лет триста хранится в Кремле, по крайней мере так утверждает автор статьи в сибирском журнальчике, что дал мне Тернов.

— Слава Богу, — фыркнул профессор, — Россия не пережила бы войны на два фронта.

Внезапно в столовой повисла тишина. Тут только все сообразили, что музыкальные экзерсисы завершились. На пороге столовой возникла Брунгильда.

— Что здесь происходит? — сказала она недовольно. — Я слышала какие-то голоса! Громкие разговоры мне мешают заниматься. Могу я выпить чаю?

— Конечно, дорогая, — очнулась профессорская жена. — Как ты себя чувствуешь? Мы так за тебя беспокоились!

— А что случилось? — равнодушно спросила Брунгильда.

— Ты вчера так долго отсутствовала, что мы решили, что ты уже тайно обвенчалась, — осторожно ответил профессор.

— Ничего подобного, — заявила красавица, — я вчера даже не видела генерала. А что, он появлялся?

— Нет, — откликнулась Елизавета Викентьевна. — Может, сегодня появится?

— Вряд ли, — усомнилась Брунгильда. — Впрочем, мне все равно. Я так и знала, что из этого ничего не получится.

— Откуда ты это знала? — удивилась мать.

— И зачем же ты тогда с ним обручалась? — воскликнул отец.

— Он сам сказал, что на него возложено особое поручение, — пожала плечами невеста героя турецкой кампании, — и я сразу поняла, что сватовство ко мне часть такого особого поручения. Может быть, данного самим Государем.

Родители открыли рты от изумления.

— Это у нее сила творческого воображения разыгралась, — пояснила помрачневшая Мура.

— А что вас так удивляет? — потянула невозмутимо Брунгильда. — Я получила и подтверждение от мичмана Таволжанского.

— Откуда ты знаешь мичмана? — насторожился профессор. — Где ты с ним встречалась?

— Нигде, — ответила ему дочь, проглотив тщательно пережеванный кусочек булочки. — Просто вчера вечером, когда я вернулась, а вас не было, он позвонил и все рассказал.

— Что все? Не томи! — в голосе матери слышались мольба и страдание.

— Да ничего особенного, — заторопилась Брунгильда. — Разговор был короткий. Он спросил: «у аппарата мадемуазель Муромцева?» Я ответила, что да. Тогда он сказал, что генерал Фанфалькин вместе с японцем Басой исчез. Уверена, это связано с его особым поручением.

— Надо подробнее расспросить мичмана! — воскликнул профессор.

— Мичман Таволжанский отправился на Дальний Восток, — сказала Брунгильда.

— Как ему это удалось? — изумился доктор. — Ведь отправка их выпуска на фронт задерживалась.

— Вероятно, так отметили его личную инициативу в деле поимки японского шпиона, — предположила Мура. — Впрочем, может быть и другое объяснение. Свою роль сыграл генерал Фанфалькин. Это ведь только мичман думал, что он идет по следу японских шпионов, а на самом деле хитрый Баса следил за Таволжанским и старался избавиться от ненужного соглядатая. Уверена, что именно Баса подложил под нашу дверь… Ну вы сами знаете что.

— Потрясающе! — воскликнул доктор Коров-кин. — Значит, генералу Фанфалькину удалось оторваться от преследования. А как же обручение?

— Брунгильда, — осторожно спросила Елизавета Викентьевна, — ты уверена, что хочешь за него замуж? Это особое поручение прилично и безопасно?

— Конечно, — удивленная красавица, не дождавшись от матери чая, потянулась сама к самовару.

И Елизавета Викентьевна собралась с духом. Она взяла газету и, запинаясь, прочла: «Вчера на границе арестовано фортепьяно, выписанное г-ном Ф-ным из Лондона для красавицы-невесты, известной петербургской пианистки. В фортепьяно обнаружена контрабанда — триста бутылок японской водки сакэ». Не твой ли это суженый?

Брунгильда усмехнулась.

— Оригинально. И ничего шпионского! Очень разумно — контрабандное сакэ в рояле! И выгодно! Вот уж не знала, что генерал такой любитель сакэ.

— Проходимец! — вспылил профессор.

— Просто изобретательный человек, — попыталась теперь успокоить отца Мура.

Брунгильда, как ни в чем не бывало, продолжила свою кокетливую игру.

— Не исключаю, что генерал, когда война закончится, как благородный человек извинится и расторгнет помолвку, — она обещающе улыбнулась доктору, — и я вновь буду свободной… Очень скоро…

— Тогда уж признавайтесь до конца, — включился в игру доктор, — это вы на одном из концертов спорили в дамской комнате с подругой о том, что уговорите отца отпустить вас на фронт?

— Я? В дамской комнате? — повела головой девушка. — Нет, это была не я…

— Мы не мешаем вашему романтическому диалогу? — не сдержала обиды Мура.

— Нет-нет! — поспешил успокоить юную сыщицу доктор. — Вы мне никогда помешать не можете, клянусь!

— Хватит мотать мне душу, — сказал изнуренный профессор. — Клим Кириллович, друг мой, умоляю! Все устали!

— Да, — подхватила профессорская жена. — Милый доктор, да уж решитесь же на что-нибудь, Христа ради!

Щеки доктора залил румянец смущения, он поднялся и оправил визитку.

— Да. Пожалуй, вы правы. Пора. Делаю предложение.

В гостиной повисла тишина.

— Предлагаю вам, милые барышни, прогуляться в Сангалльский сад — поклониться богине любви, снежной Афродите…

Лица дам вытянулись, а профессор расхохотался и, с трудом успокоившись, провозгласил:

— И все-таки это лучше, чем поклонение Орлеанской девственнице.