Ханна остановилась и прокрутила текст немного назад. Что ж, вроде бы становится похоже на книгу. Но достаточно ли она сосредоточенна? Или же позволяет себе слишком увлечься собственными эмоциями, перенесенными в книгу из реальной жизни? Ей пришло в голову, что она и теперь не имеет ни малейшего представления о том, чем все должно закончиться и кто настоящий убийца. Сейчас ее повествование растекается в разных направлениях, тогда как ей необходимо более четко сфокусироваться на сюжете. Сформировать ясную структуру. Легким щелчком она извлекла из пачки последнюю сигарету и прикурила, не открывая окна. Снаружи было слишком ветрено, и она боялась сломать окно, которое последние пару раз открывалось с таким угрожающим треском, будто готово было соскочить с петель прямо сейчас. Она не привыкла особо задумываться над своим творческим процессом. Со стороны это можно было бы назвать интуицией или, в более романтичные времена, божественным вдохновением, однако она никогда не считала художника кем-то особенным, гением, имеющим прямую духовную связь с Богом. Тем не менее она не думала, что писательскому мастерству можно научиться, изучая теорию художественной литературы или проводя автоматический анализ содержания и изобразительных средств. Но во что же тогда на самом деле она верила? Она очень верила в собственное чувство вкуса, в свое тонкое понимание психологии характеров, в свою проницательность в отношении человеческой жизни. Однако, черт подери, она и в собственной жизни не очень-то разбирается. Может, именно поэтому она и пишет? Пытается обрести смысл. Ханна нервно вскочила. Размяла ноги, прошлась вокруг кровати – единственным путем, по которому можно ходить в ее крохотной комнатке. Ее взгляд упал на образ Девы Марии. Как можно выглядеть такой спокойной и дзен-подобной, когда твоего сына распяли самым жестоким образом? И даже не просто твоего сына, а сына Божьего, который… Черт, вот дерьмо! Внезапно ее осенило. Почему она не подумала об этом раньше? Возможно, с точки зрения следствия это и не так важно, однако данная мелочь в состоянии прояснить общую картину! Сын Божий, сын Эгира. Который явился на свет после многих лет брака. Когда Вигдис было уже за сорок и надежда стала угасать… А что, если Тор не был биологическим сыном Эгира? Сердце Ханны забилось быстрее. Она даже не пыталась понять, насколько это важно, просто знала, что важно. Ей необходимо было спросить об этом Эллу. Несмотря на то, что они почти не общались с тех пор, как Ханна взломала ее кабинет. Ханна с участившимся пульсом заспешила вниз по лестнице в надежде, что Элла еще не легла.

Элла встретила ее непроницаемым взглядом, от которого Ханне сразу же стало не по себе. Ладони ее моментально покрылись холодным потом, и она тщетно старалась вытереть их о подлокотники кресла, обтянутые тканью. Сидя на самом краешке, она напряженно ждала ответа Эллы и одновременно уже раскаивалась, что посмела задать этот вопрос. Молчание длилось уже несколько секунд. Взгляд Ханны упал на новое окно, которое почти вернуло гостиной вид места, никогда не подвергавшегося обстрелу. Только фигурки слонов свидетельствовали о том, что прежний порядок нарушен. Их расставили в свободных местах, и их присутствие в гостиной было похоже на некое внезапное вторжение. Ханна покашляла – быть может, Элла просто не поняла? Она задумалась, стоит ли ей повторить вопрос или воспользоваться паузой и совсем снять его, если та действительно не поняла. Однако Элла наклонилась над столом, отыскала листок и принялась что-то писать. Ханна с беспокойством ждала.

– Эгир точно является отцом Тора. Это Вигдис много лет ни магла. Это было счастье, когда она наканец забиременела.

Ханна прочла записку, которая ее отчасти разочаровала, а отчасти показалась ей достаточно подозрительной. Подавив в себе желание исправить орфографические ошибки, она задумалась, стоит ли продолжать расспросы? Как далеко она вообще может рискнуть в них зайти?

– Чаще всего принято утверждать, что не может именно женщина, тогда как на самом деле все дело в низком качестве мужской спермы. Мне кажется, такой человек, как Эгир, никогда бы добровольно не пошел к врачу и не признался, что сомневается в своей репродуктивной способности. Хотя, разумеется, он был гораздо старше Вигдис и…

Сухонькие пальцы с силой впились в руку Ханны, останавливая ее словесный поток. Элла посмотрела на Ханну, и в глазах ее сверкнул гнев.

– Ægir er pabbi Þòrs. Éer alveg viss. Ég veit ekki hvert þú ætlar en þú verður að stoppa. Spurningar þínar þínar leiða bara til vandræða[33].

Глядя на Эллу, Ханна представляла собой один большой знак вопроса. Элла будто забыла, что Ханна ее не понимает. Элла что-то быстро написала на бумажке. Ханна так поняла, что это было повторение ее слов.

– Не задавай столько вопросов. Ты попадешь в беду. И я с табой.

Ханна взглянула на записку. Сверлящий взгляд Эллы заставил ее кивнуть. Однако эти слова лишь подстегнули ее желание копнуть еще глубже. Она молча поднялась и побрела обратно в свою комнату.

Еще не до конца рассвело, когда Ханна проснулась с планом, который, как она подозревала с самого начала, был обречен на неудачу. Тем не менее стоило все же попробовать. Всю ночь она провела без сна, гадая, ворочаясь, прикидывая и так и сяк, беспокойно глядя на луну. Она чувствовала, что заходит в тупик: слишком много скопилось вопросов, слишком мало людей, которым можно было их задать. Да что там, практически никого. Потому-то ей и необходимо обсудить все с кем-то нейтральным, кто не жил, как она, в деревне и не был втянут во все это. Как ни ненавистна была ей эта мысль, приходилось признать, что единственным вариантом общения оставался злополучный Йокке.

Ей даже не нужно было спрашивать, где он живет, поскольку накануне она уже дважды проходила мимо его громадного, взятого напрокат внедорожника. Несмотря на то, что идея встретиться с ним представлялась вполне плодотворной и правильной, приблизившись к большому дому, она вынуждена была остановиться и сделать несколько глубоких вдохов. Это ни в коем случае не должно выглядеть как призыв о помощи – просто обращение к коллеге с дружески протянутой ему рукой. Примирение и все такое. Ханна последний раз глубоко вдохнула воздух, подошла к двери и позвонила.

Сначала вид у него был изумленный, затем скептический, и, наконец, губы его ухоженного, красиво обветренного лица тронула улыбка. Ханна сделала над собой усилие, чтобы не отпустить какую-нибудь колкость и тем самым не свести все свои намерения к нулю. Она должна быть дружелюбна. Приветлива. А вовсе не плевать ему в лицо, не пинать в пах, после чего в темпе ретироваться.

– Я бы ничего так сильно не желал, как пообщаться с тобой. Заходи.

Он открыл дверь пошире, и Ханна, как цивилизованный человек, совладав со всеми своими инстинктами, вошла внутрь. В который уж раз напомнила себе, что находится здесь, чтобы выведать у него что-нибудь. Использовать его так, чтобы он этого не заметил. Сама же при этом и не подумает откровенничать.