о том, что, даже заняв «стол отца и деда», Владимир Всеволодович не мог претендовать на генеалогическое «старейшинство» среди внуков Ярослава и использовать его в политических целях. Тем не менее сам принцип не был отменен и после смерти Мономаха на протяжении четырнадцати лет (1125–1139 гг.) использовался для последовательной передачи киевского стола по старшинству уже в его собственной семье, что позволяет говорить лишь о временном кризисе доктрины в его княжение.

В историографии последних десятилетий сформировалось представление о том, что, став киевским князем, Владимир Мономах сразу проявил стремление к утверждению единовластия (Б.Д. Греков, Б.А. Рыбаков, П.П. Толочко, Н.Ф. Котляр)[628]. Однако подобное предположение может основываться только на тексте «Сказания чудес», где говорится, что Владимир «прея княжение всея Русьскы земля» и «предрьжащю всю власть»[629]. На самом деле власть Мономаха в «Русской земле» ограничивалась только Киевом и Переяславлем (стольным городом его сыновей: в 1113–1114 гг. – Святослава, в 1114–1132 гг. – Ярополка), тогда как Чернигов принадлежал Давиду Святославичу (о чем есть упоминание в «редакторском» тексте статьи 1097 г.), поэтому с теоретической точки зрения Мономаха вряд ли следует ставить в один ряд с Ярославом Владимировичем или Всеволодом Ярославичем в плане его политических возможностей в Среднем Поднепровье. Что касается этих возможностей в общерусском масштабе, то, хотя они и представляются значительными из-за того, что через своих сыновей он держал под контролем Смоленск (волость Вячеслава), Новгород (волость Мстислава), Ростов и Суздаль (волость Юрия), на северо-западе его влияние уравновешивалось присутствием нескольких представителей полоцкой княжеской ветви, разделивших прежде единую волость после смерти своего отца Всеслава Брячиславича, на юго-западе присутствием Ярослава Святополчича, на северо-востоке – присутствием Святославичей. Рассказ Ипатьевского списка ПВЛ о том, что в 1115 г. во время перезахоронения останков Бориса и Глеба во вновь построенном храме в Вышегороде между Давидом и Олегом, с одной стороны, и Мономахом – с другой произошел конфликт по вопросу о размещении гробниц[630], свидетельствует в пользу того, что даже Святославичи не были абсолютно послушными воле киевского князя, хотя во внешней политике наблюдалось их определенное стратегическое партнерство, как в действиях против половцев[631], так и в действиях против «нелояльных» Киеву князей. В 6624 (1116/17) г. Давид Святославич и сыновья умершего 1 августа 1115 г. Олега Святославича («Олговичи») участвовали в походе против минского князя Глеба Всеславича.

Составитель «редакции 1117/18 г.» утверждал, что «Глебъ бо бяше воевалъ дреговичи и Случескъ пожегъ, и не каяшеться о семъ, ни покаряшеться, но боле противу Володимеру глаголаше, укаряя и»[632]. Автор статьи обращает внимание на непокорность Глеба Владимиру Мономаху, что свидетельствует о его самостоятельности по отношению к новому киевскому князю, у которого, как считается, он оспаривал северную часть Туровской волости[633]. А.В. Назаренко попытался пересмотреть традиционное представление о том, что Туровская волость подчинялась Владимиру Мономаху[634], предположив, что она могла принадлежать к землям Ярослава Святополковича[635], однако отсутствие волынского князя среди участников похода 1116 г. может служить косвенным указанием на то, что Туров ему не принадлежал.

В «Поучении» Мономах писал, что к Минску ходил на Глеба, «оже ны бяше люди заялъ и Богъ ны поможе и створихом свое мышленое»[636]. Наступление осуществлялось Давидом Святославичем и сыновьями Мономаха по нескольким направлениям, сам Мономах осадил Минск, вынудив Глеба вступить в переговоры[637]. «Глебъ же, вышедъ из города съ детми и съ дружиною, поклонися Володимеру, и молвиша речи о мире, и обещася Глебъ по всему послушати Володимера. Володимеръ же, омиревъ Глеба и наказавъ его о всемъ, вдасть ему Менескъ, а самъ възратися Киеву»[638], – сообщает составитель «редакции 1117/18 г.». Однако «послушание» минского князя Мономаху, на котором акцентирует внимание летописец, продолжалось недолго. В конце 6625 (1117/18) г. Глеб был «выведен» из Минска. В продолжении ПВЛ по Ипатьевскому списку («Киевский свод») сообщается, что «Володимер взя Менескъ у Глеба, у Всеславича, самого приведе Кыеву»[639]. После этого минская волость, как считают исследователи, перешла под управление Мономаха[640], хотя прямых доказательств этому утверждению нет.

Сходная участь постигла и Ярослава Святополчича, против которого в том же 1117 г. совершили поход Владимир Мономах, Давид Святославич, Ольговичи и Ростиславичи: «…оступиша иу городе Володимери, и стояша дьний шестьдесять и створи миръ съ Ярославом». В репрезентации примирения князей используется риторика, характерная для более поздней эпохи: «Ярославу покорившюся и вдарившю челомъ передъ строемъ своимъ Володимеромъ. И наказавъ его Володимеръ о всемъ, веля ему к собе приходити: „Когда тя позову". И тако в мире разидошася кождо въсвояси». Однако, как сообщается в продолжении Ипатьевского списка ПВЛ, уже в следующем году «выбеже Ярославъ Святополчичъ из Володимера Угры и бояре его и отступиша от него»[641]. Несмотря на то что в это время были живы младшие сыновья Святополка Изяславича, место Ярослава во Владимире заняли младшие сыновья Мономаха: сначала Роман, а после его смерти в январе 6626 (1118/19) г. Андрей, который княжил на Волыни до своего перехода на «отчинный» стол в Переяславль (1135 г.). Таким образом, перелом в политике Мономаха, в результате которого он начинает реализовывать задачу укрепления собственной власти через посредство членов своей семьи, произошел не сразу, так как, если бы Мономах изначально стремился к «неограниченной власти», он вряд ли стал бы проявлять снисходительность к враждебным ему князьям, оставляя им владения после первого вооруженного конфликта. Идея экспроприации волостей не была первоначальной целью Мономаха, а сложилась постепенно под влиянием обстоятельств. Показательно, что Ярослав не собирался отказываться от прав на свою волость и, воспользовавшись родственными связями с венгерскими Арпадами и польскими Пястами[642], организовал международную коалицию, в которой приняли участие и Ростиславичи. Как рассказывает летописец под 6631 (1123/24) г.: «.И бывшю дьни неделному, подъеха Ярославъ близъ къ граду самъ третии, рано, в неделю, и претяше, ездя подъ градомъ, людемъ князю Андрею разгордевшю, надеяся на множьство вои. И молвяше тако Андрееви и горожаномъ: „то есть градъ мои, оже ся не отворите, ни выидете с поклономъ, то узрите завътра приступлю къ граду и възму городъ". Андреи же, имяше надежю велику на Бога съ всими людми своими и на отца своего молитву надеяшеться. И еще оному (Ярославу. – Д. Б.) ездящю подъ градомъ, въшедша два ляха надъ увозъ и ту легоста скрывшася, и поеха Ярославъ претивъ от города, и бывшю ему въ узе идеже ляха та ловяшета его, съсунувшася въ узъ, пободоста и оскепомъ и едва умьчаша, и [е]ле жива суща, и на ночь умре Ярославъ единъ у толце силе вои за великую