Одна стрела ударила его в затылок, срикошетировала от округлого шлема. Волк клюнул головой и едва не упал с коня, вторая попала в спину и, пронзив железо панциря, осталась торчать. Волк зарычал, ударил коня в бока, тот ринулся в чашу.

С другого конца на поляну выбегали вооруженные люди, а за пешими лучниками, показались конные. Впереди всех торопил коня Гунтер.

Меня сняли с дерева, разрезав веревки, отпаивали горячим, я лежал, собираясь с силами, прошептал Гунтеру:

– Погоди… Дай понять, живой я… или уже нет…

По телу трижды прошла горячая волна, я ощутил слабость, но исчезла боль, которую приходилось смирять усилием воли. Я полежал на спине, всматриваясь в угрюмые озабоченные лица, что нависли надо мной, как налитые семечками подсолнухи.

От глаз Гунтера побежали мелкие морщинки, он сказал с великим облегчением:

– Ваша милость… раны-то затянулись!

– Намекаешь, – ответил я, – что надо вставать?

Он всполошился:

– Нет-нет, соорудим носилки.

– Вы слишком слабый, – вставил Тюрингем заботливо. – Мы вас донесем.

– Слабый, – согласился я, – но не слишком.

Протянул руку, но никто не решился прикоснуться к ладони благородного лорда, подхватили под руки, придержали. Я поднялся, пошатнулся, но с каждым мгновением все больше приходил в себя. Гунтер все понял, поспешно развязал походный мешок, я увидел ветчину, покачал головой.

– Лучше меду…

Гунтер сказал виновато:

– Только мясо. И хлеб с сыром.

Ульман сказал услужливо:

– У Тюрингема есть мед, он сладкоед.

Все тело отчаянно чесалось, словно по мне носятся миллионы раздраженных муравьев. Я едва сдерживался, чтобы не начинать драть себя когтями, начиная от макушки и до кончиков пальцев ног. Руки дрожат от жадности, схватил истекающие медом соты и вгрызся, как умирающий с голода моряк Колумба. Желудок кричал от холода, ничего не дается даром, при всем чудодействе паладинного исцеления оно идет за счет ускоренного метаболизма, а это означает потерю веса и сильнейший голод.

Проглотив к благоговейному изумлению лучников два огромных пласта меда, я ощутил прилив сил, сравнительно бодро прошел на тот конец, где лучники растирали руки и ноги спасенной леди.

– Приветствую, – сказал я, добавил в ответ на ее недоумевающий взгляд: – Мне почудилось, что я не успел поздороваться. Как и в прошлый раз.

Ее щеки покраснели, в глазах блеснул гнев от неосторожного напоминания, что впервые встретил ее в казематах своего замка. В то же время я видел на ее лице неподдельное изумление: только что я был истерзан пытками, в то время как ее всего лишь держали связанной, однако это ее руки чудовищно распухли и посинели, а я лишь похудел и чуть осунулся. Надеюсь, выгляжу красиво и загадочно.

– Благодарю, – произнесла она суховато, – вы так благородно бросились… наверное, посмотреть? Это было, признайтесь, глупо.

– Благородство умным не бывает, – произнес Гунтер значительно.

Она поморщилась, кивнула.

– Да, конечно. Тем больше я его ценю, что это безотчетное. Как у моей собаки.

Я поклонился, чувствуя смутное раздражение.

– Сожалею, что вы потеряли своих сопровождающих. Если хотите, я выделю двух-трех человек, чтобы вас проводили к вашим… э-э… к вашим.

Она покачала головой:

– Достаточно, если вернут мою лошадь. Об остальных конях, на которых ехали мои люди, даже не спрашиваю.

Гунтер сказал веско:

– Правильно делаете. Кто их теперь разберет, какие ваши, а какие людей Волка? Теперь они все наши. Но если мой лорд восхочет, отыщу для вас какую-нибудь лошаденку в заводные.

Она вспыхнула:

– Спасибо, не нужно. Я люблю передвигаться быстро.

С помощью Тюрингема поднялась в седло, хотя намеревалась явно вспорхнуть, увы, такими распухшими руками едва-едва разобрала поводья. Лошадь послушно повернула в сторону едва заметной тропки. Мы некоторое время смотрели вслед, а когда умолк стук копыт, я поинтересовался:

– Гунтер, я обязан тебе жизнью. Но как ты сумел наткнуться?

Он серьезно смотрел мне в глаза.

– Ваша милость, здесь что-то нечисто. Мы разделали дракона и только-только начали жарить печень, как вдруг на дороге появляется заяц, да такой огромадный, каких свет не видывал! Не меньше, чем с откормленного барана, сразу видим, молодой, толстый, мясо нежное, сочное… да что там сочное – он же почти насквозь просвечивал, такое нежное мясо! Это же не просто заяц, а принц зайцев! Может быть, даже король. Вон сэр Зигфрид считает его императором.

– Это я сказал, – возразил Тюрингем.

– Да? Ладно, пусть ты. Ну, бросились к нему, а он скачет по дороге, в чащу и не думает прятаться!.. Потом я опомнился, остановил ребят, попробовали достать стрелами, но он сразу же прыгает в кусты. Да только стрела пролетит, как снова из кустов на дорогу. Наконец я сообразил, что заяц то ли зовет, то ли заманивает. Сели на коней, поехали за ним, но с осторожностью: по одному, цепочкой. А когда передний из-за кустов услышал конское ржанье, мы спешились и ползком-ползком… Словом, вроде бы успели, хотя лучше бы раньше.

– Мне тоже хотелось бы, – признался я. Плечи передернулись. – Знаешь, даже паладину хреново, когда раскаленным прутом тычут в ребра. А когда начал выжигать крест… Сволочь, у меня ни к одному здесь не было злобы или ненависти, но этого гада…

Пальцы сжались, я мстительно представил, как сам вот так же… нет, просто брошу в выгребную яму, чтобы по горло, и там оставлю, посмотрю, сколько простоит… на цыпочках.

Гунтер смотрел понимающе, я с шумом выдохнул, спросил уже спокойнее:

– Кто послал этого зайца?

– Или кто им был? – спросил Гунтер в задумчивости. – Ума не приложу. Кто-то помог, но не признается.

Я невольно посмотрел на зеленую стену, окружающую поляну. Да нет, к нам не подкрадутся, Гунтер – опытный воин, везде расставит стражу.

– Ладно, – сказал я, – может быть, это раскроется. Во всяком случае, лучше неожиданный союзник, чем ожидаемый враг.

– Мудро глаголите, ваша милость, – сказал Тюрингем преданно, хотя я сам не понял, что сказал, главное – прозвучало внушительно и глубокомысленно, как речь депутата в Думе.

А Гунтер заметил скептически:

– Если союзник.

– А что еще? – спросил я.

– Кому-то, может быть, невыгодно, чтобы вас убили… сейчас. Тут ведь местные лорды все время враждуют, дерутся, стараются ослабить один другого. Равновесие шаткое, да и то вы качнули, сместив сэра Галантлара. Кто знает, что остальные лорды замышляют теперь, когда все так изменилось.

Мне подвели коня, я поставил ногу в стремя.