Вот он, центр Ленинграда! Ни одной «люстры» над ним нет. Похоже, Ганс-Ульрих если и не единственный, то один из немногих, кто смог сюда прорваться. Почти прямо под ним выдыхают огонь двенадцать пушек огромного русского линкора «Октябрьская революция». Он и станет его целью.

Переворот через крыло и начало стремительного пикирования. Рудель делал это уже сотни раз. Он не промахнется!

Вспышка! Россыпь сильных ударов в хвостовую часть бомбардировщика. Нехороший всхлип стрелка за спиной.

– Пауль, ты ранен? – выкрикивает Рудель. Ответа нет, зато фонарь кабины все еще пикирующего самолета густо забрызган кровью.

Машину начинает трясти и раскачивать, но Рудель жив и даже не ранен. Увы, об атаке на русский корабль теперь можно забыть. Сброс! Бомбовый груз уходит вниз. В конце концов, под ним Ленинград, и куда-то его бомбы все равно попадут, а значит, задача выполнена.

Ставший заметно легче самолет с трудом выходит из пике, с каждой секундой теряя управляемость. Что ж, это не первый раз, когда его сбивают, но, судя по всему, последний – из вражеского города вырваться не получится. Пиропатрон выбивает верх фонаря кабины. Отчаянным усилием пилот переворачивает отказывающийся подчиняться самолет и выпадает вниз из гибнущей машины. В ночном небе раскрывается очередной парашют – один из многих десятков уже лежащих на земле или все еще висящих белыми куполами в воздухе.

Внизу ничего не видно, кроме стробоскопических вспышек сотен стволов русских зениток и яростных прожекторных лучей. Кажется, его сносит на лед Невы, и, наверное, это неплохо – меньше шансов покалечиться при приземлении на крыши или деревья.

Чудовищный грохот и огонь! Сознание меркнет, успев лишь зафиксировать и опознать угловатый абрис боевого корабля, вырванный из тьмы тремя факелами залпа носовой башни. Линкор «Октябрьская революция»…

Советский линкор «Октябрьская революция» (до 1925 года «Гангут»). Последний по дате спуска на воду из четырёх дредноутов типа «Севастополь». Спущен на воду в 1911 году, но достройка велась до конца 1914 года. Водоизмещение 26900 тонн. Длина 184,9 м. Главный калибр: двенадцать 305-мм орудий Обуховского завода в четырех трехорудийных башнях, расположенных в одну линию. Противоминная артиллерия: шестнадцать 120-мм орудий Vickers в казематах средней палубы. ПВО: зенитные пушки 76,2 мм (две спаренные установки 81-к), двенадцать 37-мм зенитных автоматов 70-к, четыре одноствольных, два спаренных и два счетверенных зенитных пулемета 12,7 мм, четыре 90-см боевых прожектора системы Сперри.

В себя Ганс-Ульрих приходит от сильного удара. Неконтролируемое приземление при прыжке с парашютом еще никому не шло на пользу, но пилоту, похоже везет, и он отделывается лишь чувствительными ушибами. В свете луны на открытом пространстве замерзшей Невы видно довольно далеко, и Рудель сразу замечает три темных фигуры, бегом направляющихся в его сторону.

Отстегнув стропы парашюта, немецкий летчик с трудом встает и, подняв руки над головой, ждет, когда до него добегут русские матросы в черных бушлатах и противогазах, сжимающие в руках винтовки с примкнутыми штыками.

Генерал-полковник Эрих Гёпнер проснулся от того, что его аккуратно тряс за плечо дежурный офицер штаба.

– Что случилось, гауптман? – недовольно проворчал Гёпнер, которому удалось поспать не больше часа. – Русские решили покончить с нами прямо сейчас, посреди ночи?

– Герр генерал-полковник, охрана штаба задержала немецкого офицера. Он представился сотрудником Абвера майором Шлиманом.

– И это потребовало срочно будить командующего? – Гёпнер все еще находился в раздраженном состоянии, хотя уже понимал, что просто так прерывать его сон никто бы не стал, и, видимо, с этим майором что-то сильно не так.

– Он вышел на наши посты с северо-востока. Там большое заснеженное поле, и в ближайших окрестностях нет наших частей. Шел не скрываясь, подсвечивая себе путь фонарем. Предъявил документы. По всем признакам – подлинные.

– И что заставило охрану штаба насторожиться?

– Два важных обстоятельства. Во-первых, майор Шлиман принес с собой сложенный парашют, причем командир роты охраны сразу обратил внимание, что парашют не наш, а русский. Во-вторых, он предъявил запечатанный секретный пакет на ваше имя.

– Пакет? – Гёпнер еще не до конца проснулся и соображал несколько заторможенно. – Из Берлина?

– Боюсь, что нет, герр генерал-полковник. Из Москвы. В качестве отправителя указан командующий русским Западным фронтом генерал Жуков.

– Где пакет?

– Майор Шлиман настаивает на личном вручении, герр командующий.

– Хорошо, – согласился Гёпнер, – пусть вручит лично. Через пять минут приведите его ко мне.

Выслушав доклад Шлимана, генерал-полковник озадаченно потер ладонью подбородок. Перед ним на столе лежал непривычного вида конверт с печатями и штампами на русском языке, однако были там и надписи на немецком, среди которых Гёпнер без труда нашел свое имя и должность.

– Что ж, майор, присядьте, – командующий указал неожиданному гостю на стул, – а я пока ознакомлюсь с этим посланием. Возможно, у меня возникнут к вам вопросы.

Вскрыв конверт, генерал-полковник извлек из него единственный лист с текстом на немецком языке и печатью, уже знакомой по вскрытому конверту, рядом с которой стояла размашистая подпись.

«Командующему четвертой танковой группой генерал-полковнику Эриху Гёпнеру.

Господин генерал-полковник, Вы и ваши люди проявили беспримерную стойкость перед лицом тяжелейшей ситуации, в которой оказалась группа армий «Центр». От лица командования Красной армии я выражаю восхищение силой духа немецких солдат. Однако всему есть предел. Вы имеете репутацию грамотного высшего офицера, способного трезво оценивать обстановку на фронте и, я уверен, отлично понимаете, что виновником той катастрофы, которая постигла вашу армию, является один человек – Адольф Гитлер. Именно его приказы, которые, как истинный военный, Вы беспрекословно выполняли, довели группу армий «Центр» до попадания в окружение и поставили весь ее личный состав на грань гибели.

Мне известно, что Вы цените жизни немецких солдат и способны мыслить нешаблонно. Именно по этой причине я направляю это обращение именно Вам, а не генерал-полковнику Герману Готу. Убежден, что Вы понимаете всю бесполезность дальнейшего сопротивления, которое может привести лишь к бессмысленной гибели Ваших людей. В качестве альтернативы такому исходу я предлагаю Вам почетную капитуляцию. Со своей стороны я гарантирую всем немецким солдатам и офицерам, добровольно сложившим оружие, гуманное обращение, нормальное питание, необходимый медицинский уход и возвращение на родину после завершения войны. Вам лично и высшим офицерам Вашего штаба будет сохранена форма и холодное оружие, а также обеспечены комфортные условия содержания в плену.