— Да бухают где-нибудь, — хмыкнул я и отхлебнул пива. — И я их понимаю.

Адамс хихикнула неуверенно:

— Ты шутишь, Джек, да?

— Какие нафиг шутки! — Матиас стукнул кулаком по траве. — Все знают, что Стэн закладывает за воротник! Потому папа и приставил к нему Видаса. Тот целый вечер этого алкаша пас, а потом пропал — то есть вместе со Стэном. А теперь еще и ударника нету!

— А Видас это?… — поинтересовался я, в последний раз затягиваясь бычком.

— Да литовец один, — мрачно пояснил Матиас. — На отца работает.

— Ясно, — говорю. — По кустам искали?

— Папа сказал, весь кемпинг обшарили, — парень принялся нервно грызть ноготь. — Нету!

— Это катастрофа! — Адамс закатила глаза и потянулась к моему пиву, но банка оказалась пустой. — Что мы людям скажем? Они ведь долго ждать не будут! Многие из города специально ради концерта пришли. А туристы? После такого провала они сюда больше не приедут!

Я обвел взглядом позевывающую публику и подумал, что они еще здесь только потому, что их от сосисок разморило, и пивас рядом дают. Но вот похолодает, комары полетят, и они точно расползутся кто куда. И второй раз на жирных теток в клеточку и дедулек в шейных платках смотреть не придут. Тетки между тем откланялись под жидкие аплодисменты и потянулись с газона.

— Пойду помогу отцу Стэна искать, — Матиас поднялся, отряхивая траву с колен. — Наташа, попробуй развлечь людей как-нибудь.

— Развлечь?! — Адамс в ужасе вытаращила на брата глаза. — Как интересно?!

— Сиськи им покажи, — предложил я.

Девчонка задохнулась, лицо стало под цвет той самой новой блузки — ярко-малиновой.

— А что? Это идея! — Матиас зло пнул траву и зашагал между рассевшимися на газоне зрителями.

— Дурак! — крикнула Наташа ему вслед и хлюпнула носом. — И ты дурак, Джек! Такой же, как все парни! А я-то думала, ты нормальный… — она вскочила и побежала к сцене.

Я сплюнул, смял пустую банку в кулаке и попер за ней. Поймал за руку уже на хлипкой лесенке.

— Да погоди-ты! Что, так на сцену и полезешь? — я мазнул пальцем Адамс по щеке и показал размазавшуюся тушь.

— Ы-ы! — завыла она в голос.

К счастью, сцена закрывала нас от зрителей, а детские вопли и шум разговоров заглушали рев. Я тряхнул девчонку за плечи:

— Тихо ты! Музыка у вас нормальная есть?

— Ы? — всхлипнула она.

Спокойствие, Джек, только спокойствие!

— Смартфон к вашей системе подключить можно?

Адамс закивала, роняя черные слезы. Я полез на помост. Выбрал в телефоне первый попавшийся фаворит, и динамики дрогнули:

Смотрю, народ на травке встрепенулся, даже малышня на батутах попадала книзу и уши навострила. Ну, повернул я бейсболку козырьком назад — ту самую, счастливую, пацанами подписанную. Вышел на середину, кедом пол ковырнул. Оргалит? Это идеально! Это воздух для моей стрелы.

Кончился первый трек, и я вскочил на ноги — хотел посмотреть реакцию. В общем, особо не выкладывался, так, показал пару легких трюков. Но блин, как даки торчали! Честно, мне даже пенсионеры хлопали вставными челюстями, а уж про студентов и говорить нечего — те чепчики в воздух кидали, а девчонки визжали и прыгали, тряся сиськами. Короче, всем хотелось еще, и я дал им еще. Под конец я уже не думал ни про Стэна там бухого, ни про зареванную Адамс, и про Севу гребаного забыл. Я просто делал то, что мне нравилось, делал так хорошо, как только мог. И люди понимали это. Даже те, кто терпеть не мог рэп или настоящий фанк никогда не слушал. Даже те, кто круче факинг лайн-данса в жизни ничего не видел. И они выражали это свое понимание — голосами, ладонями, свистом, кто как мог. В общем, давно я так не оттягивался, и гости кемпинга вместе со мной.

В итоге, когда Стэн влез на сцену по лесенке — воняющий пивом, с красными, как у кролика, глазками — а за ним ударник, не сразу нашедший свою установку, публика была уже разогрета до точки кипения. Как они там сыграли — не помню. Помню, что, умирая от жажды, сосал пиво на травке, а Адамс в лицах и картинах пересказывала брату, "как я их спас". Помню, что потом сосал губы Адамс, и, кажется, мы танцевали под медляк. Еще помню, что после концерта ко мне подошел Стэн и тряс мне руку, а я обнаглел и попросил у него штакет.

И наконец последнее воспоминание вечера — я с Адамс на лавочке за густыми кустами, косяк гуляет из ее рта в мой, потом косяк сменяет язык. Она говорит, что я классно целуюсь, а я просто делаю, как научил меня Сева. На вкус ее рот — как мой. Пивная отрыжка, дым, слюни. Она кладет мою руку себе на грудь. Ее ладонь ползет по моей ширинке. Я отталкиваю руку. Адамс тупит и кладет ее снова. Я снова отталкиваю.

— Я что, не нравлюсь тебе? — Наташа обиженно хлопает ресницами, заглядывает в глаза. Помада у нее размазалась, так что губы кажутся бесформенными. Будто ее долго трахали в рот.

— Не в этом дело, — говорю, и голос доносится откуда-то сверху и сбоку.

Она смотрит на меня долгим взглядом. Моя рука лежит на ее груди, как мертвая медуза.

— Джек, ты что, гей? — спрашивает она наконец.

Я понимаю, что надо ответить. Что молчание просто смертельно. Но не могу издать ни звука. Это как кошмар, где теряешь способность кричать. А потом все. Больше я ничего не помню.

Проснулся я оттого, что очень хотелось ссать. Еще тянуло блевать, и некоторое время я лежал с закрытыми глазами и решал, чего мне хочется больше. Потом открыл веки. Темнота, слабый голубоватый свет льется между полосок жалюзи, разрисовывая зеброй обшитую вагонкой стену. Тяжелое дыхание с ритмичными всхрапами тревожит тишину. Это не мое дыхание. Рядом со мной лежит кто-то еще. С трудом сажусь. Перед глазами все плывет. Ощупываю себя. Я целый, но голый. То есть на мне только трусы. Ощупываю кровать. Натыкаюсь на чужое тело.

Взгляд постепенно фокусируется, и я вижу длинные темные волосы, торчащий из-под них кончик носа и футболку, уходящую под одеяло. Адамс! Идут минуты. Я пытаюсь думать, пытаюсь вспоминать. И не блевать. Так, что я пил? Пиво. Сколько? Много. Кажется, в какой-то момент появился еще шнапс. Или егерьмейстер? Не помню. Помню косяк и руку Адамс на ширинке. Так, значит в тот момент штаны на мне еще были. Ну, и где они сейчас? И есть ли штаны на Наташе?