— Могу только гарантировать получение такой суммы в течение нескольких лет.

Закончилось все подписанием удивительной дарственной:

«…за оказанные маркизом Канийаком добрые услуги мы, королева Наварры Маргарита де Валуа, уступаем маркизу Канийаку все свои права на графство Овернь и иные земли и сеньории названной области Овернь, принадлежащие весьма почитаемой госпоже и матери, которые мы можем наследовать»… Маргарита также гарантировала выплату пансиона в сорок тысяч экю, «как только у нас появится такая возможность»…

Сомневаться в столь щедрых дарах было просто неприлично, маркизу и его супруге пришлось довольствоваться бумагой, которую, правда, немедля отправили к парижскому нотариусу, сопроводив тайной запиской от самой королевы с просьбой затянуть дело до бесконечности. Нотариус посмеялся над написанным и положил дело в дальний ящик, поскольку прекрасно знал, что передавать права на наследство, которого нет, королева не могла.

Для отвода глаз маркизе Канийак все же пришлось подарить кое-какие украшения и со слезами «благодарности» на глазах обещать место первой статс-дамы при дворе.

— Куда же, милочка, я без вас с вашим супругом?

Супруг уехал, маркиза слез по поводу его отъезда лить не стала, заведя себе молодого любовника, но долго ждать возвращения Канийака ей не пришлось. Жан де Бофор-Монбуасье маркиз Канийак погиб, будучи в составе войск Лиги, уже через несколько месяцев. Маркиза бросилась в Париж осуществлять переход прав от супруга в свою пользу, упускать возможность получить такие права после мужа — в виде наследства самой королевы Маргариты де Валуа — никак нельзя! В Париже она нашла свою погибель, подцепив какую-то заразу во время очередной эпидемии, на которые был так щедр шестнадцатый век, и не только он.

Маргарита стала совсем свободной. Теперь она была хозяйкой неприступного Юсона, но спокойствия это королеве не добавило, всем известно хлесткое выражение ее собственного мужа:

— Не могу дождаться часа, когда мне сообщат весть, что кто-то взял да и задушил эту королеву Наваррскую!

Маргарита не удержалась, тайно отправив супругу записку:

«Сир, почему бы вам не прибыть и не сделать это лично? Я фехтую неплохо, но не лучше вас, а оскорбление готова нанести еще раз, чтобы дать вам повод вызвать меня на дуэль».

Она не знала, получил ли король Наварры это письмо, но тешила себя мыслью, что да, хотя Генрих не приехал.

Но убить ее все-таки попытались. Может, это и был ответ, да только не мужа, а очередной его любовницы, для которой Маргарита де Валуа, как королева Наварры, самим своим существованием точно кость в горле. Но это случилось позже, а пока королева могла чуть передохнуть, избавившись от назойливого тюремщика-почитателя и его жадной супруги-шпионки.

Все воевали со всеми, заточение Маргариты де Валуа в Юсоне вовсе не означало наступления мира и спокойствия в стране. Три Генриха — Валуа, Наварра и Гиз — продолжали противостояние.

Сложность положения каждого из них заключалась в правах на престол и вере. Удивительно, но самым слабым оказался именно Валуа. У короля не было наследника, и все, в том числе королева-мать, прекрасно понимали, что Генрих последний из Валуа на троне Франции. Следующим право имел кардинал Лотарингский, он готов был даже сложить сан и жениться на герцогине де Монпансье, сестре Гизов, чтобы заполучить вожделенный Париж, но этот претендент слишком стар.

Зато у него имелся сильный и очень популярный племянник — Генрих де Гиз, после полученного в сражении ранения прозванный Меченым, как и его знаменитый отец. Сам Генрих, в общем-то, особыми талантами не отличался, разве что был высок, строен и красив. Но на нем лежал отсвет знаменитого отца, Франциска де Гиза по прозвищу Меченый. За принадлежность к этому роду французы, особенно парижане, готовы простить Генриху де Гизу все, даже откровенную глупость, кроме разве трусости, но трусом этот де Гиз вовсе не был, как и все остальные. Напротив, Генрих умен, смел и красив.

Третий Генрих — де Бурбон, король Наварры — был не менее силен и популярен, но только среди протестантов. Ему простили переход из протестантства в католичество и обратно, но признание гугенота королем Франции казалось невозможным. А ведь Бурбон оказывался следующим за Генрихом де Валуа принцем крови, имеющим право на престол. К тому же Генрих до сих пор был женат на Маргарите де Валуа, что тоже давало определенные права на трон.

Королева-мать настаивала на том, чтобы король объединил свои силы именно с Генрихом Наваррой, особенно если бы тот, разведясь с опальной Маргаритой, женился на младшей дочери Клод Лотарингской Кристине — любимой внучке королевы-матери — и в очередной раз перешел в католичество. Позже Генрих так и сделает (станет католиком), известна его фраза: «Париж стоит мессы». Сменить веру оказалось проще, чем жениться.

Вообще-то выходом для любого из троих Генрихов и королевы-матери была сама Маргарита. Кроме короля Франции, она оставалась последней, в ком текла кровь Валуа без примеси Гизов. Стать королевой безо всяких королей ей мешал салический закон Франции, давным-давно отмененный в других странах, например Англии или Шотландии. Позиции Генриха Наварры с такой супругой были бы куда крепче.

Но король и королева-мать так ненавидели Маргариту, что даже мысли не допускали о возвращении ее в Париж и на трон! Не помышлял об этом и ее муж Генрих Наварра. Наверное, не думал о такой возможности и Генрих де Гиз. При всем своем кровном родстве Маргарита была ни одному из трех Генрихов не нужна, напротив, очень мешала.

Ей самой оставалось только издали наблюдать за битвой родственников, прикидывая, какие опасности могут подстерегать в случае победы любого из них, и уповая на крепость стен Юсона и верность гарнизона швейцарцев. Удивительно, но опальная королева не унывала. Пусть себе бодаются, на свете есть куда более интересные занятия, чем политика, от которой Маргарита категорически решила держаться в стороне, например любовь или литература…

Вкусно есть, вволю спать, не озираться, опасаясь окриков королевы-матери, и не давать ежеминутно ей отчета в своих поступках… а еще иметь красивых молодых любовников… Это оказалось счастьем! И никакой Париж не нужен.

Правда, от такого «счастья» стан королевы быстро перестал быть очень тонким, а ямочки на щеках совсем заплыли. От лени Маргарита де Валуа, всегда славившаяся осиной талией и гибкостью, быстро прибавила в весе, попросту растолстев. Но пока полнота еще выглядела приятной, а потому королева не страдала. Ей и ее любовникам такая упитанность не мешала.

В Париже баррикады; когда король Генрих запретил де Гизу даже появляться в Париже, тот поступил, конечно, наперекор, приехал в Париж. Конечно, в городе его тотчас узнали, и парижане устроили не просто овации своему любимцу, они проводили герцога до Лувра. Гизу бросали цветы, кричали, что встанут на его защиту, но самым страшным для короля был призыв, подхваченный тысячами голосов парижан:

— В Реймс на коронацию!