Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя и актерские качества разведчику требуются. Очень часто в сочетании с выдержкой. Потому, к примеру, что приходится смеяться за компанию, когда кто-то рядом отпускает тошнотворные шуточки о Советском Союзе, о русских варварах, о марксизме.
Я хотел бы вернуться к твоему первому вопросу. Знаешь, что вызывает у меня аллергию? Вот я сейчас получаю очень много предложений на всевозможные ток-шоу, в просьбах об интервью тоже нет недостатка. Но я почти всем отказываю. Почему? Потому что от меня ждут рассказов в духе историй о Джеймсе Бонде. Никто не хочет вспоминать холодную войну и думать о том, почему мы постоянно балансировали над пропастью военной катастрофы. Никто не хочет забивать себе голову проблемами.
Ну, а Джеймс Бонд... Кто он, в сущности? Убийца, пьяница, бабник.
— Я довольно часто пишу о разведчиках и постоянно спотыкаюсь о слово «вербовка». Не нравится оно мне. У слова, между прочим, немецкие корни.
— Ну, в немецком языке с этим словом все обстоит несколько проще. Жениху, к примеру, позволительно вербовать невесту, бороться за нее и благосклонность ее родителей. Вербовать—значит привлекать кого-то на свою сторону, завоевывать доверие человека. Не случайно одно из значений глагола «werben» — рекламировать.
Так что к слову «вербовка» в моей истории я отношусь довольно спокойно.
— В твоем случае она была закономерной или все произошло по воле случая?
— По сути, это было глубокой закономерностью, поскольку я был человеком левых взглядов. Но обстоятельства, при которых все произошло, — чистая случайность. Обстоятельства выглядели даже комичными.
Это был 1968 год. Памятный для всей Европы год студенческих волнений, которые кто-то называет бунтом, кто-то революцией. Во Франции, во всяком случае, дело дошло до того, что власть короткое время просто валялась на улице. Де Голль тогда в панике бежал сюда в Германию, в Баден-Баден, под защиту расквартированных здесь французских воинских частей. По Западной Германии тогда тоже прокатилась мощная волна студенческих протестов. Мы выступили против законов о чрезвычайном положении, которые готовилось принять правительство, возглавляемое в ту пору христианским демократом. Правительство готовилось к гражданской войне. Республиканцы, то есть неонацисты, тогда были на марше. С 11 процентами голосов они уже прорвались в ландтаг (земельный парламент. — Примеч. авт.) Баден-Вюртемберга. Общество бурлило.
И вот после одной из демонстраций в Майнце мы с товарищами по учебе заскочили в пивнушку. Мы целый день ничего не ели. Сделали по-студенчески скромный заказ: каждому по кружке пива и суп-гуляш. Когда же пришло время расплачиваться, обнаружилась наша неплатежеспособность. Было стыдно. Не хватало каких-нибудь 20—30 пфеннигов. Мелочь, но все же... И тогда сидевший за соседним столиком человек, который, наверное, в отцы бы мне сгодился, обратился к официантке: «Фройляйн, принесите господам студентам еще по кружке пива и запишите это, пожалуйста, на мой счет». Через минуту он уже сидел за нашим столиком, сразу же возникла дискуссия, говорили о политике. Наши мысли могли не всегда совпадать, но как-то сразу все почувствовали общую расположенность друг к другу. Кто ее разберет — эту химию человеческих отношений?
Тогда я еще не знал, что эта встреча за столиком в пивной была моим первым контактом с сотрудником разведки ГДР.
— Ну, положим, за 2—3 кружки пива человека не завербуешь...
—Потом мы не раз встречались с этим человеком, было много полемики. Я был привержен социалистической идее. Но к реально существующему социализму относился критически. Этот человек во многом способствовал тому, что мои взгляды изменились. Я понимал, что в социалистических странах масса проблем, там сделано много ошибок, но постепенно приходил к выводу, что там заложен фундамент для построения более человечного общества. Передо мной встал выбор: либо красивые социалистические фантазии где-то там в облаках, либо нечто реальное—пусть с ошибками, пусть с проблемами... Я принял решение. Через три месяца я впервые отправился в ГДР.
— Поколение 1968 года называют бунтарским. И в то же время говорят, что за прошедшие 30 с лишним лет оно очень сильно изменилось, обуржуазилось, отреклось от своих идеалов. В качестве примера приводят, в частности, нынешнего министра иностранных дел Германии Йошку Фишера. А как бы могла сложиться твоя жизнь, если бы не та случайная встреча?
— Я не знаю, что такое поколение 1968 года. Это были слишком разные люди. Кто-то из них действительно сделал неплохую карьеру, прорвался на самый верх. Тот же Йошка Фишер, к примеру. Взлет его выглядит невероятным. Ведь объективно у него для этого были слишком ограниченные возможности. Он ведь нигде не учился, и даже со школьным образованием у него были проблемы. Но он был честолюбив. Очень честолюбив. И без каких-либо зачатков совести. В своем довольно ограниченном мирке он с помощью интриг и насилия пробился в лидеры. Ради этого он также активно пользовался фразерством с идеологической окраской. Во Франкфурте он ведь буквально воевал с «зелеными». И только тогда, когда «зеленые» во Франкфурте преодолели пятипроцентный барьер на очередных выборах, он смекнул: в этих «зеленых» есть нечто, что следовало бы заключить в объятия и оседлать. И всего лишь через год Йошка Фишер оказывается во главе «зеленого» движения во Франкфурте. Как это ему удалось? Он просто сменил один набор фраз на другой, вступил со своими людьми в ряды «зеленых» и опять с интригами пробился наверх. Потом он стал министром по вопросам окружающей среды в земле Гессен.
Чтобы прорываться к власти—все дальше и дальше — Йошка Фишер всегда торговал своими политическими пожитками, тем, что на новом этапе становилось для него обременительным хламом. Вот сейчас говорят, что он предал идеалы «зеленых». Да не предавал он их идеалы — их у него никогда не было! И ничуть он не изменился. Он остался верен себе.
Что же касается моих собственных видов на жизнь до встречи с сотрудником разведки ГДР, то карьера в рамках какого-то капиталистического предприятия меня не устраивала. Дело, в котором я мог бы найти себя, виделось мне как участие в проектах по оказанию помощи развивающимся странам. Но мне судьбой был уготован другой путь.
— Путь в НАТО. Эта организация постоянно декларирует прозрачность и безобидность своих намерений. Ну не военная машина, а какая-то открытая душа, отверстая, впрочем, — не будем заблуждаться — как капкан. Легко ли было проникнуть в эту открытую душу?
— С улицы, как в моем случае, очень трудно. Поэтому задача внедрения в нггаб-квартиру блока передо мной вообще не ставилась. В конечном счете я оказался в международном штабе генерального секретаря. Люди, которые попадают в этот сравнительно небольшой круг чиновников, направляются соответствующими министерствами стран—членов альянса либо спецслужбами. Я же в то время работал в одном из банков Брюсселя. У меня не было никакой протекции, и уж тем более я не мог получить какое-то официальное направление. Опять помог случай. У меня был знакомый, работавший в НАТО. Однажды он сказал мне, что там требуется экономист, свободно владеющий иностранными языками и прочими необходимыми для данной должности качествами. Моей специализацией по образованию была политическая экономия. Я бешо говорил по-английски и по-французски (я ведь учился во французском университете). Как позже выяснилось, на эту вакансию претендовало более 70 человек.