Где встретились эти две столь разные юные женщины (удивительно скрещение их судеб), не так уж важно, но не будем опускать подробности. Мелитриса шла по своим делам. Ей очень не хотелось объяснять, зачем она направляется в придворную контору, поэтому она мышкой проскользнула мимо комнаты принцессы Курляндской, пробежала коридор, с облегчением распахнула дверь на крыльцо и столкнулась нос к носу с красивой девицей в изысканном алом платье-пенье, чепце и накидке.

— Могу я говорить с вами? — прошептала незнакомка по-немецки.

— О, конечно. Только я не очень хорошо знаю немецкий язык.

— А французский? — не унималась Анна. Они уже вышли из дворца и, не сговариваясь, свернули на аллею, где за стрижеными, как пудели, кустами скрывалась беседка.

— Вы француженка?

— Нет, я немка. — Анна села на узкую скамеечку, шедшую по периметру беседки. — Меня зовут Анна Фросс, я нахожусь при дворце великой княгини Екатерины.

Дальнейший разговор шел на смеси французского, немецкого и русского языков, последний Анна начала осваивать.

— Вы фрейлина? — спросила Мелитриса. Анна ничего не ответила, только пожала плечами, но по костюму, речи и еще по кой-каким признакам Мелитриса поняла, что Анна занимает положение ниже, чем фрейлина, но выше, чем горничная.

— И о чем вы хотели?..

— Передать поклон от вашего опекуна…

— Вот как? — опешила Мелитриса.

Ревнивое чувство заставило ее сразу поставить все с ног на голову — с чего это вдруг князь стал посылать приветы с незнакомыми, да еще столь хорошенькими девицами? Анна уже не казалась ей милой и любезной. Та угадала чувства Мелитрисы и постаралась немедленно развеять неприятный осадок.

— Князь Оленев очень добрый человек, он вызволил меня из беды. И хоть он сам не богат, связи, видимо, имеет не малые.

— Что значит «небогат»? — обиделась за Никиту Мелитриса.

— Я видела баронов, которым не на что купить себе кружку пива, — рассудочно сказала Анна.

— Князь Оленев не таков. Мой опекун очень богатый вельможа. И очень скромный, а в остальном вы правы. Какая же беда приключилась с вами, милая Анна? Может, я могу быть вам чем-то полезной?

— Нет, нет, сейчас уже все хорошо. Благодарю вас. Я очень рада была с вами познакомиться. — Взор Анны затуманился.

Мелитриса закивала, ей тоже хотелось быть вежливой и доброжелательной. Она рассказала, какую комнату занимает, поведала о соседке, княжне Верочке, пояснила, что сейчас, когда государыня больна, ее днем можно видеть в любое время, только надобно Шмидтшу уведомить или у принцессы разрешения попросить. Они разговаривали, словно дорогу мостили друг к другу, уповая на какие-то теплые отношения, чуть ли не на дружбу, но Мелитриса чувствовала, что все эти строительные работы творились в угоду показной учтивости, дешевой куртуазности придворных, не более. Теперь надобно вежливо расстаться и, с единственной надобностью, ловко и непринужденно выйти из разговора, Мелитриса спросила:

— Вы не знаете, как пройти в дворцовую канцелярию? Я живу здесь только неделю и еще ничего не знаю. Впрочем, может быть, мне нужна придворная контора…

— А что вас интересует?

— По почте мне прислали вещи моего убитого отца. Их выслали с поля брани и направили в псковскую усадьбу, где я раньше жила. И вот, наконец, они дошли до дворца. Я получила уведомительное письмо.

Анна сочувственно покивала головой, потом дала необходимые пояснения, и они расстались. По дороге в канцелярию Мелитриса размышляла, что эта девушка из Германии, Анна, никак не может быть ее подругой, потому что она чужая — по крови, по мысли, по воспитанию. И взгляд у нее хитрый, любопытствующий. Вообще в ней есть что-то крайне неприятное, настораживающее. Все очень логично укладывалось в голове Мелитрисы до тех пор, пока она не остановилась вдруг, топнув ногой: «Сознайся, черепашка очкастая, ты просто ревнуешь! Как не стыдно!.. Но именно из-за этого между нами никогда ничего не будет общего, она сама по себе, я сама…»

У Анны, как известно, был другой взгляд на эти события. Роль, которую она придумала для Мелитрисы, игралась только в мыслях, и то, что она решила познакомиться с Анной, объяснялось простым любопытством или капризом. Вдруг ей интересно стало, что это за родственница у князя Оленева? Но родственница и отравительница… они были как будто разные люди.

Используя имя фрейлины Репнинской в тайной депеше, Анна меньше всего думала о самой носительнице имени, ей даже в голову не пришло, что, возведя на Мелитрису хулу, она может нанести реальный вред реальному человеку. Теперь, торопясь в покои великой княгини, она размышляла о необычных вещах и удивлялась тому, что ей приходит это в голову. Странный феномен, вполне, правда, привычный для людей: каждый из них обозначен каким-то именем. Имя — это просто звуки. Но эти звуки можно написать на бумаге. И если ты напишешь эти закорючки и присочинишь что-нибудь такое-этакое, то можешь нанести вред живой плоти, состоящей из рук-ног, глаз, дыхания. Но почему собственно вред? Может быть, она окажет этой Мелитрисе услугу? Она такая скучная, худая и все щурится, зато в Берлине теперь знают, что она государыню отравила. Это ведь интересно! Только надо сообразить — нарочно или случайно? Главная-то отравительница она — Анна Фросс, девушка гордо вскинула голову, но не могла же она без помощницы сделать такое серьезное дело. Пожалуй, Мелитриса — случайная отравительница. Она дала Елизавете яд, не подозревая об этом. И когда императрица наконец помрет… то весь навар от операции достанется Анне. Мелитрису тоже не оставят без награды. Только почему русская императрица все не умирает и не умирает?!

А Мелитриса меж тем сидела у себя в комнате над присланной посылкой, которая состояла из одного дорожного ларца. В нем отец возил самые необходимые вещи: локоны в мешочке из парчи, один ее, другой маменьки… бедная маменька. Еще пара пистолетов. Чернильница походная — пустая, чернила высохли. Книга… сонеты англичанина по имени Шекспир и письма. Целая пачка писем от любимой дочери и друзей, наверное…

Мелитриса вынула все содержимое из ларца, нажала пальцами врастопыр нужные места в стенках, пружинка щелкнула, обнажив тайник в донце ларца. Там тоже лежали письма, посмотрела, два письма, денег не было, наверное, украли. Мелитриса закрыла тайник, положила все как было, поцеловала материнский локон и встала на колени, чтобы помолиться за души несчастных родителей ее. Слезы текли без усилий, сами собой:

— Помоги, Господи, прости нас. Господи, помилуй…

Дверь распахнулась, и чья-то рука втолкнула в каюту человека в заячьей шапке. Он рухнул перед Корсаком на колени и замер в угодливой и жалкой позе, тем более странной, что, сложившись пополам, стал похож на кучу тряпья, такой грязной и мятой была его одежда.

— Шпиона поймал, — произнес, входя, унтер-лейтенант Почкин. — Вот падаль! Исцарапал меня всего!

— Где-то я его видел… — задумчиво проговорил Алексей. — Но где, убей Бог, не помню…