Еще в 49-м году, сразу после суда над Лестоком, Елизавета опасно заболела. Бестужев держал эту болезнь в тайне и от нее, и от великого князя. Конечно, болезнь, как дым от огня, спрятать невозможно, поэтому канцлер говорил о ней как о легком недомогании. Бестужев, Апраксин, с которым канцлер тогда был очень дружен, кажется, Чернышев и другие преданные канцлеру люди все время устраивали тайные собрания, решая вопрос — кто? Вот тогда-то двадцатилетняя наследница престола доверила бумаге отрывочные и сумбурные мысли о том, как этот трон занять. Потом Елизавета болела в 56-м, год назад. Во дворце ходили упорные слухи о сглазе, порче и даже отравлении. Подозреваемая (вина ее не доказана) и по сию пору сидит в крепости, дети ее отданы в приют. Но опять сорвалось, Елизавета выздоровела.

Наконец час настал. План, как вести себя должно… нужно переписать набело. Екатерина взяла в руки первый лист: «Когда будут получены безошибочные известия о наступлении агонии, надлежит отправиться прямо в комнату сына Павла. Если случится возможность найти обер-егермейстера графа Разумовского, то следует оставить его в подчинении при сыне, ежели нет — отнести Павлушу в мою комнату. Далее, послать верного человека известить пять гвардейских офицеров, дабы те привели во дворец по пятьдесят солдат, пусть они будут в резерве, на всякий случай. При малейшем движении и недовольстве следует взять под стражу всех Шуваловых…» и так далее, на пяти листах.

Вдруг штора, огораживающая кабинетную камору от гостиной, затрепетала под чьей-то рукой и ласковый женский голос произнес:

— Ваше высочество, сюда идет их высочество…

— Кто это? А где Василий? — быстро спросила Екатерина, а руки проворно начали прятать листы и убирать письменные принадлежности.

— Это я. Анна Фросс.

— Почему ты?

Екатерина не видела, как между складок двух штор любопытный глаз мелькнул и исчез. Но и мгновения было достаточно, чтобы разглядеть открытый ящик бюро, полный блестящих, перепутанных, шелковых лент, а на столе чернильницу и перья.

— Василия позвала Прасковья Никитишна… Она же и послала меня предупредить…

— Хорошо, иди. — Екатерина оглянулась на безмятежно висевшую штору, дождалась, когда стих шум шагов, и после этого закрыла тайник. Маленький серебряный ключик она опять спрятала в медальон, который носила на груди рядом с православным крестом. В медальоне хранился желтоватый локон младенца Павла.

После этого Екатерина встала, поправила платье. По лицу ее пробежали, чередуясь, выражения гнева, участия, грусти, восторга. Гримасы эти отнюдь не портили ее, потому что подыскивала она себе выражения лица, явно подсмеиваясь над собой, над мужем и над ситуацией. Примерив все возможные выражения, она остановилась на самом привычном: материнское участие и легкая, вопросительная взволнованность, которой она добивалась, морща лоб, слегка тараща глаза и чуть-чуть задирая подбородок. С этой гримасой на лице и нашел ее муж.

— Сударыня, — важно сказал Петр, он был при шпаге и шпорах, — известия достоверны: недомогание известной особы, то есть тетушки, удвоилось. Что делать?

— Молиться, — участливо пожала плечами Екатерина и воздела очи в горе, она не могла быстро отделаться от придуманного образа.

— Вечно вы говорите вздор! — вскричал Петр и забегал по комнате, задевая шпагой за мебель. — А если она умрет? Я не знаю, не умею действовать в таких случаях! Да и кто умеет! Надо полагать, при дворе имеется кто-то, чтобы провести меня, как наследника, по всем этим этикетам?

— Пусть вас это не волнует, ваше высочество. Будет назначена траурная комиссия, она учтет каждый шаг. На какой-то день будет назначена присяга…

— Ей-богу, я не всегда могу понять, притворяетесь вы дурой или в самом деле дура! — он подошел к окну, высматривая что-то с пристальным вниманием, хотя наверняка смотрел он на какую-то безделицу: бродяжку-собаку или солдата на карауле. Екатерина знала за ним эту привычку — неожиданно замирать, тупо глядя перед собой. Затылок у великого князя был удивительно беспомощен, из-под туго скрученной косы парика проглядывал кусочек сероватой кожи, на нем розовел по-детски невинный прыщик. Бывали минуты, когда злость, обида, раздражение на этого человека, назначенного судьбой ей в супруги, сменялись острой жалостью.

— Я притворяюсь, ваше высочество, — сказала Екатерина мягко. — Сейчас трудное время. Я знаю об этом. Вы правы. Нам с вами не на кого положиться, кроме как на нас самих. Хотите ли вы получить от меня развернутый совет? Можно устно, но лучше письменно.

— Что значит «развернутый»?

— Главное, чтобы вовремя была принесена присяга, а для этого надо продумать поведение ваше очень подробно. Во-первых, вы должны знать, по возможности точно, все о состоянии здоровья известной персоны, не полагаясь на чьи-либо слова. И если Господь возьмет ее к себе, вы должны присутствовать при сем событии. Во-вторых… — Екатерина не загнула, а на немецкий манер выбросила вверх второй палец…

— Вот и напишите, — миролюбиво сказал Петр, — а я поеду в Царское Село. Только допустят ли меня до тетушки. Как это неудобно, что она болеет в Царском. Что же, она там и помрет? Что ж, мне неотлучно там торчать?

— Это уж как Бог даст. Мне непременно тоже надо поехать в Царское. Но для этого нужно разрешение Шуваловых. Поговорите с Иваном, умоляю, а я возьму на себя Александра.

Последних слов Петр уже не слышал, он покинул кабинет. Екатерина выглянула в гостиную, встретила внимательный взгляд Анны Фросс.

— Пожалуйста, ко мне никого не пускать, — Екатерина любила быть вежливой с прислугой.

Девушка с достоинством сделала книксен.

Великая княгиня опять села за стол, из медальона был извлечен серебряный ключик. Первым пунктом в выражениях крайне доброжелательных и спокойных она повторила Петру то, о чем шел разговор.

Пункт второй: «Когда смерть будет иметь признаки свершившейся, покиньте комнату государыни, оставя в ней сановное лицо из русских, при этом умелое для того, чтобы соблюсти обычай».

Пункт третий: «С хладнокровием полководца и без малейшего замешательства (выводя эти слова, Екатерина имела до крайности ехидную мину), без тени смущения вы пошлете за канцлером и прочими членами Конференции».

Пункт четвертый: «Вы позовете капитана гвардии и заставите его присягнуть на кресте и Евангелии в верности вам. Если форма присяги еще не будет установлена, использовать обычную форму, которой пользуются в православной церкви».

Работалось спокойно, голова была ясной, пункты так и лепились друг к другу. Всего Екатерина написала семнадцать позиций. Имея на руках такую бумагу и следуя ей неукоснительно, Петр Федорович, а вместе с ним и она получат то, что принадлежит им по праву. Только бы он не струсил, только бы довел все до конца! Екатерина корила себя — надо было сказать, что если Елизавета помрет, а он вступит на трон, то волен будет прекратить войну с Пруссией, что составляло самую заветную мечту его. Петр обожал Фридриха II, считая его своим учителем, идолом, кумиром. Ну да ладно, не сказала сейчас, скажет потом.