Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако мужчине или женщине было недостаточно лишь удалиться от мира, чтобы достичь этого состояния. Один монах, когда его спросили, как можно достичь спасения, быстро разделся донага и воздел руки к небу. «Таким должен быть монах, – сообщил он, – лишенным всех вещей и умерщвляющим плоть»3. Но в мире, где мученичество больше не было альтернативой, что значит умерщвлять плоть? Этот вопрос каждый решал для себя по-разному. Большинство монахов довольствовались тем, что подчинялись общей дисциплине монастыря. Они проводили дни в тяжелых трудах, а ночи – без сна, вознося хвалы Господу4. Некоторым монахам хотелось сделать больше. Они сыпали пепел в свою жидкую кашу, или питались только тем, что соскабливали с подошв своих сандалий, или жили как скот – на цепях в коровниках и ели траву. Один из самых творческих актов самоотречения выполнила женщина, которая заключила себя в камеру с прекрасным видом на реку и потом всю оставшуюся жизнь отказывалась взглянуть в окно. По сути, чтобы стать истинным поклонником Бога, необходимы страдание и одиночество.
Что же касается тренировок (ascesis), требовавшихся для достижения чудесного апофеоза святости, то мало кто станет отрицать, что пальма первенства здесь принадлежит аскетам Сирии. В этом регионе издавна выполняли самые зрелищные акты самоумерщвления. Согласно одной древней традиции, язычники забирались на столбы – styloi – и оставались там на неделю, «общаясь с Богом в вышине»5. Тот факт, что Сирия теперь купалась в свете Христа, очистив свои храмы от демонов, никак не повлиял на тесную связь между столбами и доступом к сверхъестественному. Примерно в 430 г., за столетие до того, как юный Симеон Антиохийский покинул свой дом, другой Симеон – пастух – забрался на шестидесятифутовый столб на краю Сирийской пустыни. Там он оставался не неделю, а тридцать лет, до тех самых пор, пока его душа не отправилась на небеса. Это беспрецедентное деяние – намеренный вызов демонам. Чудовищный аскетизм Симеона легко затмил все, что было достигнуто язычниками. Для людей, только недавно лишенных своих древних богов, исхудавшее, завшивевшее и заросшее волосами тело столпника служило грозным явлением силы их нового божества (через много лет после смерти Симеона люди, которым он являлся в видениях, узнавали его именно по волосатости). Слухи о чудесах, происходивших благодаря молитвам Симеона, достигли даже Эфиопии и Британии. В Риме его поклонники прикалывали изображения его столба к косякам своих дверей. Он стал самым известным человеком в мире.
Урок, преподнесенный настоящим столпником, не мог быть выразительнее. Пусть большие города роскошно украшены изображениями Христа, Бога можно услышать только в дикой малообитаемой местности. Даже ребенок, достаточно рано развившийся, может приоткрыть завесу, скрывающую обитель ангелов, и стать сосудом для преображения силы небес. Вот почему спустя семьдесят лет после смерти своего прославленного тезки мальчик по имени Симеон ушел из дома в Антиохии и направился в дикую местность. Он желал провести остаток жизни на вершине столба и получил небесное одобрение своего желания. Незадолго до появления Симеона на горе местному монаху было видение. Он видел «ребенка, одетого в белое, и мерцающий столп, оба они вращались в воздухе»6. В общем, когда мальчик наконец, после годичной подготовки, забрался на столб, его дух был крепок. Ни демоны, хватавшие за руки, ни язвы, разъедавшие ноги, не смогли сбить Симеона с пути. Днем и ночью, в дождь и зной он продолжал молиться. А ведь юному аскету было всего семь лет.
Время шло. Ребенок стал взрослым, но демоны так и не сумели сломить волю Симеона и заставить спуститься со столба. Он часто видел, как перед ним расстилались плотные облака, «словно ковер из сверкающего пурпура»7. И разумеется, святому нередко являлись ангелы, порой они сопровождали Христа, а иногда несли белоснежный пергамент, на котором писали золотыми буквами имена тех, кого Симеон упоминал в своих молитвах. Слухи об этих видениях распространились, и у столба стали собираться толпы людей. Святой творил много чудес – «больше, чем песчинок в море»8. Были излечены немой, больной, человек с непомерно большими яичками, которые висели, «словно пара глиняных кувшинов»9, а потом и тот, кто страдал хроническими запорами вследствие засевшего в кишках демона10. Симеон благословлял тех, кто обычно не мог рассчитывать на благословение: прокаженных, проституток и… всегда детей. Зато к сильным мира сего он был постоянно суров, впрочем, иного и быть не могло, поскольку богатеи Антиохии даже по меркам своего времени были надменными и жестокими.
Но никто не обижался. Наоборот, местная элита очень гордилась Симеоном. Его слава быстро распространялась, и дневное путешествие по склону горы, чтобы взглянуть на его силуэт на вершине, стало модным. Симеон, ушедший из Антиохии в поисках уединения, внезапно обнаружил, что Антиохия последовала за ним. Возможность увидеть собственными глазами нимб святости, окружавший исхудавшую фигуру столпника, являлась слишком ценной, чтобы ее можно было упустить, – так считали даже представители высшего класса. Кроме того, это давало возможность заработка. Паломникам – и тем, которые ковыляли вверх по склону горы самостоятельно, и тем, которых несли в роскошных, украшенных золотом паланкинах, – нужна была вода, еда и ночлег. Чем дольше Симеон оставался на вершине, тем больше благоустраивались склоны горы. Даже ярость, которую он обрушивал на богатых, лишь ускоряла и укрупняла поток даров. Это может показаться парадоксом, но ничто так не привлекает власть предержащих, как сила, а ничего подобного той, которую обрел Симеон благодаря своему аскетизму, на земле больше не было.
Даже в далеком Константинополе, где всегда считали сирийцев ненормальными и склонными к истерии, настоящий столпник стал желательным «аксессуаром». В 460 г., через год после смерти настоящего Симеона, один из его учеников забрался на столб, расположенный неподалеку от столицы. Там он оставался три десятилетия, призывая еретиков исполнить свой долг и подчиниться решениям Халкедонского собора. Тех, кто позволял себе насмехаться над столпником, убивали. Императоры наслаждались его строгостями, приходили к столбу, чтобы посмотреть на его раны; они постоянно хвастались святым и всем его показывали11. В Константинополе может быть только самое лучшее. Так же как Константин украшал свою столицу украденными статуями языческих богов, так и его наследники желали даровать городу мощную мистическую силу сирийского аскета. Один императорский лазутчик дошел до того, что выкрал часть мощей Симеона из Антиохии, где они ревностно охранялись как самая большая городская драгоценность. Те напоминания о столпнике, которые нельзя было перевезти в Константинополь, получили знаки императорской милости: к одинокому столбу, на котором он жил на полпути к небу, были пристроены мраморные залы, потом его накрыли гигантским куполом. Драгоценные источники святости, даже если они существовали на границах империи – на краю пустыни, слишком много значили, чтобы не получить статус имперских.
Тем не менее в признании Константинополя, что некоторые участки могут считаться священной землей, содержался слабый намек на поражение. «Новый Рим», как предполагало название, строился исходя из тезиса: все святое является легко транспортабельным. Всемогущий Бог, сотворивший небо и землю, не должен быть навсегда привязан к одному месту. Это язычники могут считать, что рощам, источникам или скалам дано быть священными, и устраивать туда паломничества, а христиане не настолько глупы. Сверхъестественное связано не с местами, а с мощами, и их в Константинополе было в избытке. Руки у императора длинные и цепкие – в этом стражи Симеона убедились на собственном опыте. Головы пророков, тела апостолов, конечности мучеников – все это имелось в столице. На самом деле набор мощей в Константинополе был так велик, что дал ему именно то, чего всегда желали правители: аутентичную ауру святого города. Но все же существовали какие-то вещи, которые нельзя было перевезти, и это доказывали толпы народа, упрямо продолжавшие собираться у столба Симеона-старшего. Тот же самый паломник, который пришел в Константинополь, чтобы помолиться у мощей святого, все равно хотел прикоснуться к камню, на который когда-то ступали кровоточащие ноги столпника. Пусть всем было известно, что от сирийских аскетов дурно пахло, однако христиане верили, что воздух, которым когда-то дышал Симеон, напоен ароматами рая.