жаловался на свои подростковые проблемы. Нет, Чаку подобные осложнения были ни к чему. Слушая формальные сетования брата по поводу недавних прегрешений Райли, он лишь убеждался в своей правоте и молча гадал, не связаны ли проблемы мальчишки как-то с их родословной.

«Выбрось это из головы, – сказал он себе. – Единственная проблема Райли в том, что он – подросток из неполной семьи».

– Говорить с ним – все равно что разговаривать с кирпичной стеной, – Бобби стоял у камина и глядел на фотографию живой и счастливой Джанет. – Мне кажется, будто Господь испытывает меня, Чак. С этим мальчишкой то одно, то другое.

– Бобби, думаю, тебе нужно выделить себе минутку и передохнуть, хорошо? – предложил Чак. – Сядь и успокойся. Давай поговорим об этом подробно и вдумчиво.

Бобби Тейт отвернулся от фотографии и неохотно побрел через комнату. Чак подумал, что он похож на потерявшегося ребенка, которому все еще семь лет, и он задыхается от паники в удушающей темноте. В некотором смысле Чаку казалось логичным то, что Бобби заново открыл для себя религию в подростковом возрасте. Бедняге нужен был какой-то защитный механизм, который помог бы справиться с тяготами повседневной жизни. Он был так взвинчен, что даже пук мыши смог бы вызвать у него сердечный приступ.

Бобби сел на диван и сник.

– Хорошо, Чак. Хорошо. – Он сделал вдох и выдох. Чак заметил, что руки у Бобби дрожат.

– Ты все еще принимаешь лекарства?

– Нет, – рассеянно ответил Бобби, кладя руки на колени. Он отвел взгляд от Чака, внезапно заинтересовавшись узорами на диване. – Уже несколько месяцев не принимаю. От них у меня кошмары, и… ну, ты знаешь.

Чак кивнул. Он знал. После инцидента в церкви все шестеро страдали от кошмаров, и, насколько ему было известно, в подростковом возрасте все они проходили какую-то психотерапию, которая помогала справиться с этим. Их бабушки и дедушки объединили свои ресурсы, чтобы нанять психотерапевта, доктора Бенджамина Мозье, старомодного типа в толстых очках. Его терапия заключалась в том, чтобы побудить их найти призвание, через которое они могли бы направить свои страх и тревогу, и для большинства из них она сработала.

Действительно ли религия помогла Бобби обрести покой? Чаку хотелось так думать, хотя с тех пор, как умерла Джанет, церковь, казалось, стала для Бобби одной сплошной обузой. Человек, сидевший напротив, не выглядел отдохнувшим или умиротворенным; на самом деле он выглядел маниакально подавленным – походил на небрежно сделанное чучело, которое удерживали воедино молитвы, гнев и минимальный сон.

Чак откашлялся.

– Бобби, ты, э-э, уверен, что не принимать лекарства – разумно? Имею в виду, после кончины Джанет…

Тот отмахнулся.

– Они помогали какое-то время, но притупляли концентрацию. Я чувствовал себя оторванным от реальности, если понимаешь, о чем я. Мир будто покрывался ватой, терял остроту. Я будто был призраком.

– Я лишь хочу сказать, что они могли бы прочистить тебе голову.

– Да, я понял. – Бобби пожал плечами. – Но ты здесь не поэтому. Мне нужен адвокат, а не врач.

Чак кивнул.

– Так вот оно что. – Он откинулся на спинку кресла и потер рукой щетину на щеке. – Знаешь, Боб, в этой области я не специалист, но могу порекомендовать тебе одного своего друга. Знаешь Крейга Пейджа? Он недавно открыл практику на Кентукки-стрит. Мы с Крейгом давно знакомы. Я даже могу позвонить ему сегодня. Он будет рад помочь тебе с Ронни Кордом.

– А что насчет Дона Мэтьюза? – недоверчиво спросил Бобби, потрясенный тем, что Чак перепрыгнул через столь важный вопрос. – Разве нас не должно больше беспокоить то, чем Райли и дочь Дона занимались в лесу прошлой ночью? Пока кто-то похищал тех двух ребят?

Чак вздохнул и покачал головой.

– Бобби, – произнес он, тщательно взвешивая слова и стараясь держать пульс в норме. – Мы еще до этого доберемся. Ты точно знаешь, что делали Райли и Рэйчел? Райли рассказал тебе?

Его брат молчал, выкручивая себе руки, как раньше делала бабушка Чака, когда что-то ее беспокоило. Внезапно Бобби показался ему очень старым и дряхлым, как упавшее дерево в лесу, с хрупкой и отслаивающейся корой.

– Нет, – наконец, сказал Бобби. – Нет, я не спрашивал его. Он все равно не рассказал бы мне.

– Угу. – Чак кивнул. – Так ты исходишь из предположений, верно?

Бобби снова кивнул, опустив глаза, как отруганный щенок.

– В таком случае будет равным предположением сказать, что Райли и Рэйчел Мэтьюз не делали ничего плохого.

Бобби открыл рот, чтобы возразить, но Чак жестом заставил его замолчать.

– Все дело в том, Боб, что мы не знаем, не так ли? Поэтому, как я уже сказал, до этого мы еще дойдем. А пока давай разберемся с тем, что знаем, хорошо?

– Хорошо, – прошептал Бобби, и Чак едва не улыбнулся, почувствовав в голосе брата поражение. Старый добрый Бобби, всегда делает поспешные выводы. Это все равно что играть в классики на заминированной дороге в ад, как говорил раньше его дедушка Гейдж.

– Отлично, – продолжил Чак. – Теперь, когда мы определились, давай поговорим о том, что сказал Ронни Корд.

8

– Я так и сказал этому долбаному святоше: «Я вытрясу через суд все дерьмо из твоей праведной задницы». Знаешь, Тони, что он мне ответил? «Нет причин так выражаться, сэр». Можешь поверить в эту хрень?

Ронни Корд рявкал в телефон между глотками теплого «Миллера», в то время как его сын, Джимми, подслушивал из своей спальни. Его старик, когда был пьян, смеялся как гиена, и это утро не было исключением. Каждый влажный, булькающий смешок был на октаву выше, становился все невыносимее, поднимая тупую боль, пульсирующую у Джимми в черепе, на новую высоту.

Утренний звонок отца Тони Берджессу был в доме Кордов чем-то сродни ритуалу, по крайней мере сколько Джимми себя помнил. Ронни Корд работал на железной дороге в третью смену, мел полы в офисах железнодорожного депо в южной части города. Тони работал в строительной компании «Эй-Энд-Зед» в другом конце города. Они с Ронни были старыми школьными приятелями, с тех времен, когда стауфордский футбол еще котировался на местном уровне, и поддерживали связь после окончания учебы.

Однажды Джимми пошутил, назвав своего старика и Тони тайными геями, за что отхватил по губам. Ронни ничего не сказал своему сыну по этому поводу, решив, что боль от пощечины будет красноречивее, и Джимми никогда больше не заикался на эту тему.

Послушав, как отец пересказывает хриплым голосом: «А потом я сказал: „Проповедник, я засуну Библию тебе в задницу так глубоко, что ты неделю будешь срать Соломоновыми притчами“. И вот что