красивого в нем не было. Всю ночь ее преследовали кошмары, но теперь их осколки догорали в утреннем свете. Всякий раз, когда она пыталась сложить их воедино, чтобы вспомнить, они утекали сквозь пальцы, как песок.

Конечно же, к кошмарам ей было не привыкать. Психотерапевт сказал, что это нормально для жертв травматического опыта, категории, в которую она вписывалась аккуратно, комфортно, возможно даже благополучно. Джек, вероятно, так же хорошо вписывался в их общую нишу, но, хотя он научился использовать эту травму в своем искусстве, она сомневалась, что он делал это с таким же энтузиазмом, как она. Тем не менее было приятно увидеть его вчера вечером, и пока она боролась с желанием выключить телефон и вернуться в тревожную пустошь своих снов, в голову ей пришла мысль пригласить его в студию для интервью.

Перспектива была настолько заманчивой, что вытащила из почти коматозного состояния. Стефани открыла глаза и посмотрела на солнечный свет, струящийся сквозь окно спальни.

– Исчезни, – пробормотала она, бредя по коридору в сторону ванной. – Солнечный свет, тебе здесь не рады. Твое присутствие оскорбляет меня.

Облегчившись, Стефани уставилась на картину брата, висящую над унитазом. И обнаружила, что не может долго смотреть на нее. Гротескный образ безликих мужчин и женщин, окружающих детей в воде, вызывал слишком много мрачных воспоминаний, призраков, ходящих на цыпочках по границе между сном и реальностью, обладающих такими деталями, которые заставляли ее усомниться в их природе.

Вместо этого Стефани подумала об источнике этого жуткого произведения. Встреча с Джеком прошлым вечером стала для нее приятным сюрпризом, чем-то, на что она даже не рассчитывала. Они не общались с колледжа, и даже тогда их разговоры оставались мимолетными, они были слишком заняты своими жизнями, чтобы замечать друг друга. Спустя годы Стефани осознала, что они избегали друг друга из-за боли общего прошлого. Чак поддерживал связь с Джеком, в основном через Имоджин, а потом как-то рассказал Стефани, что, скорее всего, Джек решил уехать из города из-за комплекса вины выжившего. Его мать была единственной из тех, кто остался в живых, хотя и лишилась рассудка. И, несмотря на то что он никогда не говорил об этом, Стефани давно подозревала, что он винит себя в их общих проблемах.

Глядя на мрачную картину перед собой, она решила, что попросит у него интервью. Это будет хорошо не только для станции, но и для нее, поскольку поможет лучше понять его. От осознания того, насколько сильно они отдалились друг от друга за эти годы, у нее заныло сердце. Она наведет между ними мосты, так или иначе. И если она понимает что-то в художниках, лучший способ разговорить их – это завести разговор об их искусстве.

Когда она вышла из душа, ее ждали два голосовых сообщения. Первое было от Синди, заканчивающей свою смену на радиостанции. Второе – от Чака: «Стефани, я еду к Бобби. Ночью что-то случилось. Позвони мне, как проснешься».

Стефани замешкалась, большой палец завис над кнопкой «Перезвонить». В последний раз у Бобби Тейта случился кризис, потому что он обнаружил в спальне Райли «сатанинскую атрибутику». Упомянутой атрибутикой оказались альбом группы Slayer, который ему дал послушать друг-одноклассник, и сборник рассказов Лавкрафта, взятый в школьной библиотеке.

Стефани мысленно вернулась к тому дню в доме Бобби, когда стала свидетелем, как он сходит с ума из-за таких пустяков, и задалась вопросом, не был ли сегодняшний кризис чем-то подобным. Возможно, он нашел в компьютере у Райли порнушку или, того хуже, альбомы Ghost или Мэрилина Мэнсона. Может – и она надеялась, что это так, – его сын наконец отрекся от отцовской веры, устав от деспотичного христианского режима, который навязывал ему Бобби.

Ах, если бы. Она хотела бы присутствовать при последствиях, если б произошло подобное, – но сомневалась в этом. По правде говоря, Стефани будет рядом со своим братом независимо от характера его кризиса, поскольку она по-прежнему заботилась о нем, несмотря на их разногласия, несмотря на то, что его прихожане собирались уничтожить ее бизнес, и несмотря на то, что он подсознательно отталкивал от себя собственного сына.

В голове у нее пропорхнули слова бабушки Мэгги. Семья есть семья. Ты не сможешь изменить это, Стеф. Когда все рушится, к кому еще ты можешь обратиться, кроме семьи?

Одевшись, Стефани набрала SMS-ку Джеку. Подойдя к входной двери, она уже приняла решение съездить к Бобби.

5

Суббота в Стауфорде выдалась пасмурной, через небо над городом протянулись широкие полосы серых облаков. Свойственная концу лета влажность и не думала спадать. Стефани ехала с кондиционером, включенным на полную мощность, но, даже несмотря на обдувающий лицо холодный воздух, на лбу все равно выступил пот.

Она избежала утренней субботней пробки, повернув на углу Мэйн-стрит и Кидд-авеню и проехав под подвесными железнодорожными путями. Стефани хорошо изучила эти объездные дороги, пока училась вождению в районе за футбольным полем и развлекательным центром. И когда пересекала мост через Лэйн-Кэмп-Крик, в голову ей закралось воспоминание о бабушке Мэгги, любящей давать «водительские» советы с заднего сиденья. «Тормози, ради бога, Стефани! Ты же убьешь нас обеих!»

Стефани затормозила, но уже после того, как нажала в неподходящий момент на педаль газа, заставив старый бабушкин «форд» перепрыгнуть через бордюр и рвануть к холму у ручья. Она никогда не забудет выражение на лице Мэгги Грин, когда они, наконец, остановились: смесь ужаса, удивления и веселья. То были лучшие дни, и когда Стефани миновала мост, то почувствовала накатившую грусть, усиленную видом серого неба над головой.

Кидд-авеню разветвлялась на две улицы – Грейнджер и Хармон, и Стефани свернула направо на Грейнджер, поехав по их старому району. Дом Мэгги Грин был четвертым слева. Старый кирпичный двухэтажный особняк, в котором Стефани провела большую часть своей юности после инцидента у Девилз-Крик. Проезжая мимо, она притормозила. Ей было приятно видеть, что нынешние владельцы заботятся о доме. Даже шина на цепях по-прежнему была на месте, подвешенная к большому суку старого дуба, стоящего во дворе рядом с подъездной дорожкой.

Вид старого дома заставил ее вспомнить ленивые летние деньки, когда Джек и Чак приезжали к ней на великах планировать какое-нибудь очередное злоключение. Ее дом находился между домами Джека и Чака, последний жил на другой стороне от ручья. Дома Сьюзан, Бобби и Зика были разбросаны по противоположным частям города, за Мур-Хиллом и Гордон-Хиллом соответственно. Бобби присоединялся к ним несколько раз – даже Зик, коли на то пошло, – но Сьюзан – никогда. Она всегда была сама по себе, а