— Наверное, — Николайчук усмехнулся. — Я-то сам чемоданчик не видел, у меня своей работы полно. Но, помнится, для него наш мастер коричневую обивку заказывал. Сделал чемоданчик, а потом елозил им по бетонному полу. Мужики тогда смеялись над ним, а он сказал, что клиент так велел.

Я не верила своим ушам.

— Когда это было?

— Чемоданчик-то когда изготовили? Сейчас скажу… — Николайчук основательно задумался и наконец сказал уверенно: — Шесть дней назад. Да, совершенно точно, у нас тут одно событие было, так что я запомнил…

Я машинально кивнула. Я не понимала абсолютно ничего, однако отважно продолжала задавать вопросы:

— А в каких отношениях был Ольховский с Перепелкиным?

— Ну, когда я их вместе видел, так вроде как нежная дружба…

— А на деле?

— А на деле… Ольховский иногда, ну, когда мы с ним выпивали, про свою клинику всякие мерзости рассказывал. Про всех — и про главврача, и про других стоматологов…

— А про Перепелкина что рассказывал?

— Разное… — Николайчук несколько замялся. — Всякую муть, такое, что я и не знал, верить или не верить… Что этот Перепелкин некачественное золото для коронок использует, да еще хуже — про его экспедиции на старые кладбища…

— Кладбища? — опешила я.

— Ну да, — Николайчук хмуро кивнул. — Кладбища и раньше-то не особенно охранялись, а теперь и подавно. Кто хочет, тот и приходи, что хочешь, то и делай…

— Что «делай»? — испуганно пролепетала я.

— Что, что, — сердито проговорил старый рабочий. — Клад ищи! Нужен только специальный золотоискатель большой мощности…

— А дальше что? — Я глядела на Николайчука во все глаза и никак не хотела верить в то, на что он намекает.

— А дальше лом и лопата в руки — и вперед! — Николайчук снова усмехнулся, и мне стало жутко. — Золото ведь от лежания в земле не портится, не ржавеет…

Я была не в силах произнести ни слова. В кабинете Перепелкина при разговоре с ним я ляпнула про кладбища просто так, по наитию, больше желая эпатировать зубного техника абсурдностью и невероятностью своего подозрения, а оказывается, попала в самую точку. Выходит, Перепелкин испугался, что потенциальная клиентка в моем лице, которая слышала какой-то звон про кладбищенские раскопки, может уйти и не сделать заказ на коронки, и чтобы разубедить, показал мне пресловутый «золотой чемоданчик». Как он буйствовал потом, когда я случайно застала его в мастерской! Голова моя шла кругом, и я не знала, что и думать.

— Вы уверены, — спросила я нерешительно, — что Перепелкин был этим… как его… гробокопателем?

— Ну откуда ж? — возразил Николайчук. — Ольховский так говорил. Еще он говорил, что у Перепелкина в подвале клиники целая подпольная мастерская оборудована, где можно что угодно с золотом делать. Оно же не сталь, легко плавится.

Я кивнула. Я сама видела мастерскую. И место, где хранится золото, видела случайно, к величайшему неудовольствию хозяина, собиравшегося даже убить меня за это и закопать в подвале… Все сходилось, все становилось понятным: и гнев, и страх Перепелкина, и его кровожадность, и готовность похоронить меня рядом со своим рабочим местом. Гробокопатели уж точно призраков не боятся, знают по опыту, что мертвые совершенно безопасны. В отличие от живых.

— А что еще интересного вам рассказывал Ольховский? — спросила я моего собеседника. Я чувствовала, что наш разговор ужасно затянулся, но Николайчук вроде бы никуда не спешил. Мы с ним закурили еще по сигарете.

— Много чего, — отозвался он и снова усмехнулся. — Я, честно говоря, плохо помню. Ведь рассказывал-то он под это дело… — Николайчук приложил к горлу указательный палец.

— Да, вы уже говорили.

— Ага! Так-то Ольховский был очень скрытный. Трезвым никогда про себя или про свои дела лишнего слова не говорил. А как выпьет сто грамм, так и пошел трепаться…

Я понимающе кивнула. Еще в Древнем Риме говаривали «In vino veritas», то есть «истина в вине», — как раз по такому поводу.

— А он вам потом, в минуту откровенности, не говорил, что ему кто-то угрожает? — спросила я. — Кстати, и про то, зачем ему комплект ключей понадобился?

— Да какое там! — отвечал старый мастер. — Я как с него деньги за ключи брал, предложил было выпить, отметить выполнение заказа. Но он наотрез отказался. Сказал, нельзя ему больше пить, врач запретил категорически…

— Думаете, правда, врач?

— А кто ж его знает? — резонно возразил Николайчук. — Вообще-то Толька алкоголизмом не страдал и выпивал умеренно. Просто спиртное на него так действовало — язык сразу развязывало. На смертельно больного он не был особенно похож… Ну, да ведь вы ж его видели!

Конечно, я его видела. И сказала то же самое. А насчет болтливости под рюмку… Наверняка Ольховский выпивал не с одним только Николайчуком. Расслабившись, он мог начать трепаться обо всех делах в клинике как раз тому человеку, которому вовсе ничего рассказывать не следовало. Только, скорее всего, Ольховский не знал, что под маской одного из своих друзей прячется смертельно опасный враг. Эх, знать бы, когда и с кем выпивал убитый стоматолог, все было бы намного легче, появилась бы хоть какая-то зацепка… Да только как это узнать? Поди спроси у мертвого!

От досады и растерянности я попробовала «копнуть» старого слесаря с другой стороны.

— Скажите, а восковые оттиски, по которым вы работали, у вас сохранились? — спросила я.

— Да нет, — мотнул головой Николайчук. — Толька забрал их с собой вместе с готовыми ключами.

— Но ведь вы могли бы опознать свою работу? — не унималась я. — Те ключи, которые вы для Ольховского сделали.

— Наверное, — отвечал Николайчук. — А вы что, хотите предъявить их мне для опознания по всем правилам, как в милиции?

— Предъявила бы, если б могла, — сказала я не без досады. — С милицией у меня отношения дружеские, но не настолько, чтобы они доверили мне одно из вещественных доказательств… Кстати, к вам из милиции пока еще не приходили с такими вопросами?

— Нет, не приходили, — Николайчук усмехнулся, поглядывая на меня. — Даже Гарик Папазян, единственный мой знакомый мент, про меня забыл. Только вот вы, частный детектив, мной и заинтересовались.

— А с Гариком вы хорошо знакомы?

— Я-то? Да какое хорошо! — Николайчук пожал плечами. — Замки у него на даче поставил — и все наше знакомство. Я же для него кто? Простой работяга.

— Однако он пригласил вас на свой день рождения, — заметила я.

— Ну, как раз в этом ничего странного нет, — возразил Николайчук. — Такая уж у него манера, как я понял: когда ты ему зачем-нибудь нужен, он тебя к себе приглашает, поит, кормит, разговоры разговаривает, будто ты ему наилучший друг. А под конец рассказывает, что ему от тебя нужно. И он прав, хитрец! — с усмешкой сказал слесарь. — После такого обхождения попробуй заикнись, что не можешь его просьбу выполнить, что у тебя заказов полно или что-нибудь в этом роде.