Зовущая поняла первой.

Когда верхние ступени стали светлее, а в узкий нижний вход заползли солнечные пятна, то на плитах убежища запрыгали цветные огоньки. Они дрожали, шевелились, как живые, и бежали к дальней стене убежища. Там открывали огромные рты темные проходы. Туда и пошла Зовущая вместе с Четырехлапым. Потом понял Охотник, но он не стал уходить, он схватил копье Медведя, что стояло возле стены... Мне не хочется вспоминать, что он говорил и что он хотел сделать. Страх не помогает т'ангу, если т'анг не может с ним справиться. Да и не смог бы Охотник сдвинуть Медведя, пока тот сам не захочет уйти. Даже копье не помогло бы.

Я не стал убивать Охотника, только оглушил и оттащил в тот же проход, куда вошла Зовущая. Копье я не стал поднимать – не хочу брать оружие, от которого еще пахнет страхом. Так оно и осталось лежать под стеной. Медведь сам поднимет его, когда сможет. Потом я вернулся к большому воину, и он кивнул мне, сложив пальцы в знак «правильно». Но если я все сделал правильно, то почему мне так противно, будто меня измазали в вонючей грязи, как какого-то отступника?

Едва слышный шорох за спиной – это ушла Ипша. А я ожидал, что вернулся Охотник. Вернулся, чтобы извиниться. Когда Длиннозубая была рядом, я чувствовал, как она смотрит на меня, долго и настойчиво, а когда я оборачивался, она продолжала смотреть, как на что-то интересное или вкусное. Мне не нравилось, что она так смотрит, но заставить ее не смотреть я не мог. Потом она ушла, и я перестал притворяться спокойным. Мне тоже было страшно. Убежище открыто, и в него входит проклятие Карающей. Я не чуял его запаха, но каждый воин знает, что у смерти не всегда есть запах или вкус. Я хотел поговорить с большим воином, но едва глянул на него и сразу понял, что он не услышит меня, а если услышит, то не сможет ответить. Проход в убежище стал совсем узким, и Медведь закрывал его собой. Если бы я захотел выбраться наверх, то уже не смог бы. Но подниматься и смотреть, что там снаружи, мне не хотелось.

Я сидел и слушал, как кровь воина капает на плиты. Сначала я считал эти капли, а потом нашел другое занятие: стал смотреть, как тонкие пальцы света трогают плиту, на которой я сижу, как светлое пятно подбирается все ближе и ближе ко мне. Когда тень закрыла этот свет, я не сразу понял, что наставник довел-таки раненого, а когда понял и поверил, то они уже были внутри. Все трое. А дверь, которой долго не давали закрыться, закрылась так плотно, что стало непонятно, где она, а где стена. Потом я посмотрел на наставника, на Медведей... и перестал думать о стене.

Трое, что лежали возле двери, были еще живыми, но жизнь едва держалась в них, а я не знал, как сделать, чтобы она не ушла, чтобы не прервалось слабое, едва слышное дыхание. Я не мог, как чарутти, поделиться с ними силой жизни, не умел – воинов не учат такому.

В глаза опять что-то попало, и я моргал и моргал, а все вокруг дрожало и расплывалось, словно я смотрел на воду, когда ее шевелит ветер перед дождем. И не увидишь в этой воде небо, камни на дне или себя – все дрожит и притворяется чем-то другим. Я вдруг вспомнил, как пахнет молодая трава, когда в ней запутается ветер, какая она мягкая и мокрая рано утром. Тут я вздрогнул, нащупав каменную плиту. Там, где я жил и куда заглянул мыслями, такого большого и гладкого камня не было.

Почему-то плита подо мной светилась слабее, чем под наставником и Медведями. Я еще удивлялся этому, а что-то уже заставило меня подняться и толкнуло к ним.

Даже не думал, что я такой сильный!.. Одно дело – перетащить наставника с места на место, и совсем другое – воинов из клана Медведей, особенно Старшего. Мне повезло, что плиты в убежище такие ровные и гладкие, а если бы пришлось тащить по траве или песку, то я бы не справился. Я быстро понял, что толкать или катить бесполезно, что труднее всего сдвинуть с места, а потом уже легче. Не знаю, как долго я занимался этим тяжелым делом, но остановился только тогда, когда плиты под всеми тремя светились не ярче, чем подо мной. Только тогда я понял, как устал. Я упал, где стоял, глаза начали закрываться, но перед сном захотелось еще раз посмотреть вокруг. Дыхание едва не застряло у меня в горле, когда я увидел пол убежища. Широкие светящиеся полосы тянулись от стены, что совсем недавно была дверью, к спящим Медведям и к моему наставнику. Я прислушался к их дыханию и понял, что не ошибся, что они всего лишь спят, что огонь жизни ровно горит в них и не собирается гаснуть. Я притащил всех к проходу, что выбрала Зовущая и где я оставил тело Охотника. Но его там больше не было. Копья я тоже не увидел. Может, оно откатилось к ступеням и осталось за дверью? А может, его забрал Охотник. Он уже брал его без разрешения, когда Медведь не мог помешать ему.

Я не жалел, что Охотник ушел, мне он не нужен, хотелось только знать, что он не спрятался, чтобы напасть сзади. Мне не нужно было так долго смотреть в темный проход, но я смотрел, а потом, не оборачиваясь к спящим, сел на пустую плиту. Так Охотник поймет, что я не забыл про осторожность, и напасть без предупреждения у него не получится.

Может, я и напрасно думаю плохо про Охотника, но лучше видеть врага там, где его нет, чем не видеть совсем. Мой старый наставник учил: неосторожный воин долго не живет. И я не хочу, чтобы меня убил какой-то Охотник, да еще копьем хостов.

Вожак проснулся, и я перестал думать о позорной смерти. Он шевелился, шуршал одеждой, но я не стал оборачиваться. Ему это не понравится. Мне бы тоже не понравилось, чтобы кто-то смотрел на меня, когда я слабый. А слабый вожак – уже не вожак. Но голокожий не только вожак, он еще и мой наставник, а наставник всегда может отдохнуть, если захочет. Невежливо мешать наставнику, пока он отдыхает.

– Твоя работа? – спросил он, когда подошел ко мне.

Не обернуться теперь было бы еще невежливей. Я поднялся и кивнул вожаку-наставнику. Сказать что-то не получилось, я опять увидел светящиеся следы на плитах. Было в них что-то такое, на что не хотелось долго смотреть, вот я и повернулся в другую сторону.

– Совсем неплохо, – отозвался наставник, и от его странной похвалы мне стало спокойнее. – И давно мы здесь?

– Давно. Сорок и еще девять раз по сто. Только я не сразу начал считать. Оттащил вас от входа, а уже потом...

– Понятно.

– Я мог бы и раньше начать, но... я забыл.

Это признание трудно выбиралось из моего горла, но вожаку нужно знать, с кем он делит тропу. И если воин ошибается, то вожак может наказать его или прогнать.

– Не бери в голову. Ты сделал все правильно и больше, чем я ожидал. Молодец, – улыбнулся наставник, и я перестал чувствовать себя глупым и неумелым. Не часто вожак или наставник хвалят молодых воинов. – А где остальные?

Я не сразу понял, о чем меня спросили. Потом стал так, чтобы видеть все темные входы.

– Кугары ушли туда, а Ипша... – Я опять почувствовал себя глупым. Наставник молча смотрел на меня. – Не знаю, какой путь она выбрала. Но я могу поискать...

– Не надо, – он покачал головой. – Сама найдется, если захочет. Не стоит надоедать ей, но... забывать тоже не стоит, – добавил он с едва заметной усмешкой.