— Дикий кабан.

Я передал ей бинокль, она подстроила его под себя.

— Они довольно крупные. И мохнатые. Я раньше их не так представлял. На ферме…

Она вернула мне бинокль. Я понял, что перед тем она позволила себе расслабиться, и теперь гадал, было ли это сделано нарочно — тщательно разыгранная мизансцена в нашей небольшой общей пьеске, не менее строгой по форме, чем греческая драма. Надо дать мне понять, что она расслабилась, — тогда и я потеряю бдительность, и она немедленно этим воспользуется. Двойная игра в моем мире не новость: многих оружейников, выполнивших заказ, ждала гаррота или быстрый удар клинка. Доверие возникает не тогда, когда знаешь положение дел, а когда можешь предвидеть развитие событий.

Она встала, отряхнула юбку от земли, и мы зашагали обратно к машине.

— С чего начнем? — спросил я. — Сначала пикник или сначала испытание?

— Испытание.

Я вытащил рюкзак из багажника и положил на переднее пассажирское сиденье.

— Он разобран. Полагаю, вы захотите проверить все от начала до конца.

Она раскрыла рюкзак и принялась один за другим доставать свертки, разворачивая каждый с такой бережностью, будто внутри был фарфор, а не сталь и ее сплавы; развернув, она клала детали на сиденье, на ту же ткань, следя за тем, чтобы не запачкать маслом обшивку.

— Свежее оружейное масло душистее всяких духов, — заметила она скорее самой себе, чем мне.

Я прекрасно ее понял: одуряюще-густой, притягательный, завораживающий аромат мощи, который исходит от любого огнестрельного оружия, обволакивает его, как запах ладана — стены храма, а запах пота — человеческую кожу.

Привычными движениями она ловко собрала пистолет, подняла к плечу. Можно было подумать, она уже знакома с этой моделью. Странно было видеть этот мощный, чисто мужской предмет прижатым к столь хрупкому телу. Но как только приклад коснулся блузки, я почувствовал в ней перемену — я всегда ее чувствую, когда клиент впервые берет в руки изделие. Она больше не была молодой блондинкой с притягательными ногами и маленькой крепкой грудью, она была придатком к оружию и всему тому, что оно олицетворяет, к его способности творить будущее — и ее, и других.

— Патроны есть? — спросила она, опустив пистолет и поставив прикладом вниз у автомобильного колеса.

— Я сделал два типа пуль, — сказал я, расстегивая передний карман рюкзака. — Тридцать свинцовых, тридцать в оболочке.

— Мне нужно по сотне и тех и других. — Это приказ, голос звучит бесстрастно. — И пятьдесят разрывных.

— Без вопросов. — Я передал ей тестовые патроны в двух небольших упаковках, каждый уютно лежит в пластмассовой выемке. — Ртутные подойдут?

Тут она улыбнулась, поверхностной улыбкой, не собравшей морщинок у глаз.

— Ртутные прекрасно подойдут.

Она подержала упаковки в руках, осмотрела, но не вскрыла.

— Мишени я привезла, — сказала она.

Она достала из своей сумки сложенный в несколько раз кусок картона с распорками из бамбуковых палочек, к каким привязывают садовые растения. Ни слова не сказав, зашагала сквозь альпийское разнотравье. Там, где она прошла, в воздухе, как конфетти, висели бабочки и кузнечики, а еще я слышал басовитое гудение пчел, поднявшихся с потревоженных цветов.

— Смотрите не наступите на гадюку! — бросил я ей вслед, стараясь не повышать голос, чтобы звук не разнесся слишком далеко в горном воздухе: скорее всего, не разнесется, потому что воздух жарок и плотен, но рисковать было совершенно ни к чему.

Она помахала рукой, в которой держала патроны. Она не из глупеньких. Да и я тоже. Пистолет по-прежнему у меня. Мне еще должны выплатить вторую половину гонорара.

Пройдя метров девяносто, она остановилась у груды камней — они заросли каким-то вьюнком, покрытым красными цветками-раструбами, похожими на цветки петунии: из-за цветов камни казались аметистами. Может, когда-то это было укрытие от дождя или межевой знак. Она расправила картон, но с такого расстояния я мог различить лишь нечто бесформенно-серебристое на фоне камня. Вернувшись к «ситроену», она взяла пистолет в руки.

— Начальная скорость? — осведомилась она.

— Не меньше трехсот шестидесяти. Пламегаситель уменьшает ее метров на двадцать в секунду, не больше.

Она рассмотрела отметины на металле, оставшиеся от серийного номера, который я свел кислотой.

— «Сочими», — объявила она безапелляционно.

— Восемьсот двадцать первый.

— Я таким еще никогда не пользовалась.

— Удобный, увидите. Я сбалансировал его под более длинный ствол. Точка равновесия теперь чуть дальше магазина. Это непринципиально, так как стрелять вы будете, полагаю, из стационарной позиции. — Ответа на это не последовало. — Отдача минимальная, — продолжал я, — а наводить можно даже на самую мелкую цель.

Она снарядила магазин двумя патронами, выбрав те, что в оболочке, расставила ноги пошире, прицелилась. Легкий ветерок, дувший под каштаном, прижал легкую летнюю юбку к загорелым икрам. Она не стала ставить локоть на машину для стрельбы с упора, как это делал я. Она была моложе, молодость и оптимизм придавали ее рукам твердость. Раздалось кратчайшее «так-так». Еще мгновение она держала пистолет наведенным, потом опустила его стволом вниз. Пистолет вполне мог сойти за охотничью винтовку, а она — за благородную леди, стреляющую осенним днем фазанов на землях собственного поместья.

— Прекрасная работа, господин Мотылек. Большое спасибо. Я правда очень признательна.

Она чуть-чуть подправила ногтем регулировку оптического прицела. Вряд ли вертикальный винт провернулся больше чем на четверть оборота. Потом снарядила полный магазин и снова выстрелила.

Я поднес бинокль к глазам и посмотрел на цель. Никаких сомнений — это был нарисованный серебряной краской силуэт «Боинга 747–400», длиной метра полтора. Наверху вытянутая кабина. Аккуратно прорисован загнутый вверх край крыла. Передний люк, тот, через который входят в первый класс, затушеван. В нем просматривался силуэт человека. По центру в силуэте виднелись две дырки. На камне над самолетом я разглядел царапины от срикошетивших пуль.

Итак, она собирается застрелить пассажира международного рейса — либо в момент его отлета за границу с целью изменить мир, либо когда он будет возвращаться домой, успешно произведя соответствующие измения.

В магазине оставалось еще двадцать восемь патронов в оболочке; она снова прицелилась. Я смотрел на цель в бинокль. Так-так-так-так! Там, где была голова силуэта, на камнях появился еще один шрам. В теплом воздухе поплыли клочки картона.

— Вы прекрасно стреляете, — не удержался я.

— Да, — ответила она почти без всякого выражения. — Работа такая.

Она снарядила полный комплект патронов со свинцовыми пулями, со щелчком вставила магазин в приклад и передала пистолет мне.