Жэнь-гуа закивал с довольным видом и, шаркая ногами, просеменил в угол склада, где уселся за стол, на котором стояли еда и чай.

Струан сел напротив него спиной к стене. Жэнь-гуа улыбнулся. Во рту у него оставалось только три зуба. На всех трех были золотые коронки. Жэнь-гуа что-то сказал по-китайски человеку, который привел к нему Струана, и тот вышел в другую дверь.

– Чай? – предложил Жэнь-гуа.

– Можно.

Жэнь-гуа кивнул слуге с фонарем. Тот налил им чая и положил обоим на тарелки понемногу из каждого блюда, что стояли на столе. Затем он отошел в сторону и замер, внимательно глядя на Жэнь-гуа. Струан заметил, что этот слуга выглядит крепким и вооружен ножом, висящим у пояса.

– Пазалуста, – сказал Жэнь-гуа, жестом приглашая Струана к трапезе.

– Спасибо.

Струан проглотил несколько кусочков и выпил несколько глотков чая, выжидая. Было очень важно, чтобы Жэнь-гуа заговорил с ним первый.

Какое-то время они ели молча, потом Жэнь-гуа спросил:

– Твоя хотеть моя видеть?

– Жэнь-гуа хорошо торговал далеко от Кантона?

– Дела холосо плохо все одинаково, беспокойся нет.

– Торговля теперь есть?

– Теперь нет. Хоппо очень плохая мандалина. Солдата много-много есть. Моя за солдата платить больсой мзда. Эй-йа!

– Плохо. – Струан отпил еще глоток чая.

Сейчас или никогда, сказал он себе. И вот теперь, когда он наконец встретился с Жэнь-гуа и подходящий момент наступил, он вдруг со всей ясностью понял, что не сможет продать Гонконг. К чертям этого мандарина! Пока я жив, никакого паршивого хоппо на Гонконге не будет. Значит, придется прикончить Брока. Но убийство – это не способ избежать банкротства. Поэтому Броку ничего не грозит, ибо все ожидают, что именно так я и постараюсь исправить ситуацию. Или все-таки грозит? Куда, черт побери, подевалась Мэй-мэй?

– Моя слышать, Одноглазый Дьявол Блок взяла тайпана за го’ло.

– Я слышал, дьявол хоппо взял кохонг за горло, – парировал Струан. Теперь, когда он решил отказаться от сделки, он чувствовал себя гораздо лучше. – Эй-йа!

– Все лавно. Мандалина Тисэнь злой-злой стал.

– Почему так?

– Масса Глозный Пенис писала очень плохо-плохо письмо.

– Чай очень первый сорт хороший, – сказал Струан.

– Масса Глозный Пенис делай, как тайпан говоли, хейа?

– Иногда можно.

– Плохо, когда Тисэнь злой стал.

– Плохо, когда масса Лонгстафф злой стал.

– Эй-йа. – Жэнь-гуа тщательно выбрал себе несколько лакомых кусочков и не торопясь съел их. Его маленькие глазки сузились еще больше. – Твоя знает Кун Хэй Фат Чой?

– Китайский Новый год? Знаю.

– Новый год сколо начинаться есть. Кохонг много плохой долги от сталых лет иметь. Холосо йосс начинать Новый год, когда нет долги. Тайпан много-много кохонг бумаги иметь.

– Не беспокойся. Ждать можно.

Жэнь-гуа и другие купцы кохонга должны были Струану шестьсот тысяч фунтов.

– Одноглазый Дьявол ждать можно?

– Бумаги Жэнь-гуа ждать можно. Конец. Чоу очень первый сорт хорошо.

– Очень плохо. – Жэнь-гуа не спеша потягивал чай. – Слышать, тайпана главная госпожа и чилло мелтвый есть. Плохой йосс, жалко.

– Плохой йосс. Сильно плохой.

– Беспокойся нет. Твоя сильно молодой. Новый колова чилло много есть. Твой один колова чилло Мэй-мэй есть. Почему тайпан ток’ка один бык чилло есть? Тайпан хочет лекалство, может. Мозна.

– Когда нужно, я спрошу, – добродушно заметил Струан. – Слышать, Жэнь-гуа новый бык чилло есть. Какое число этот сын?

– Десять и семь, – ответил Жэнь-гуа, довольно улыбаясь.

Боже праведный, подумал Струан. Семнадцать сыновей! И вероятно, столько же дочерей, которых Жэнь-гуа, по обычаю, в расчет не принимает. Он нагнул голову и одобрительно присвистнул.

Жэнь-гуа рассмеялся:

– Сколька чая хотеть этот год?

– Торговли нет. Как торговать можно?

Жэнь-гуа подмигнул:

– Мозна.

– Не знаю. Продавай Броку. Когда я хотеть чай, я тебе говорить, хейа?

– Два дня есть, потом должен знать.

– Нет можно.

Жэнь-гуа что-то отрывисто приказал слуге, тот подошел к одному из ящиков, покрытых налетом плесени, и открыл его. Ящик был полон серебряных слитков. Жэнь-гуа показал рукой на остальные ящики:

– Здесь солок лак долла’ есть.

Лак равнялся примерно двадцати пяти тысячам фунтов стерлингов. Сорок лаков составляли миллион.

Жэнь-гуа еще больше прищурился:

– Моя занимать. Оц-цень тлудный. Оц-цень дологой. Твоя хотеть? Жэнь-гуа давать взаймы, может.

Потрясенный, Струан напрягал все силы, чтобы не выдать своего состояния. Он не сомневался, что любой заем будет сопровождаться жесткой сделкой, ибо понимал, что Жэнь-гуа должен был продать душу дьяволу, рискнуть своей жизнью, домом, всем своим будущим, а также будущим своих друзей и сыновей, чтобы тайно собрать столько серебра. В том, что об этом серебре никто не знает, Струан был уверен, иначе хоппо уже давно украл бы его, а сам Жэнь-гуа просто-напросто бы исчез. А ведь, кроме хоппо, были еще пираты и разбойники, наводнявшие Кантон и его окрестности. Стоило слухам о том, что рядом, под рукой, находится хотя бы сотая часть таких сокровищ, просочиться в одно из их многочисленных тайных убежищ, и за жизнь Жэнь-гуа никто не дал бы ни гроша.

– Много лак долла’! – проговорил Струан. – Человек услугу получать, должен услугу вернуть.

– Этот год чай покупай вдвое плошлый год, такой же цена плошлый год. Мозна?

– Можно.

– Этот год опиум плодавай такой же цена плошлый год. Мозна?

– Можно.

Струану придется заплатить за чай цену выше текущей рыночной стоимости, а опиум продать дешевле, но и в этом случае он получит большую прибыль. Если только другие условия будут столь же приемлемы, напомнил он себе. Если только Жэнь-гуа не нужен мандарин на Гонконге. Струан помолился про себя, чтобы мандарин не оказался частью сделки. Но он понимал и то, что, если на Гонконге не будет мандарина, не будет там и кохонга. А если не будет кохонга с его монополией на торговлю с европейцами, Жэнь-гуа и другие купцы окажутся не у дел. Они тоже являлись частью системы и не могли без нее существовать.

– Только покупай Жэнь-гуа или сын Жэнь-гуа десять год. Мозна?

Великий Боже! – подумал Струан, если я дам ему монопольное право торговли с моей компанией, он сможет тянуть из нас деньги сколько пожелает.

– Можно – когда цена чай, цена шелк одинаковый другой кохонг.