– О Боже...

– Там солдаты, которые при этой шахте, все сплошь радиоактивные мутанты. Кроме того, у них от радиации совершенно крыша съезжает. Если встретишь такого в лесу, все – считай, тебе хана. А если в другую сторону пойдешь, то угодишь прямо в болото. Там даже местные тонут что уж говорить о городских...

– Тогда я пойду на реку. – упорствовала я. – Что, и там сожрут?

– На реке – нет. Но там браконьеры.

– Ну и что?

– Да ничего. Изнасилуют и отпустят.

– Да ну тебя к черту с твоими дурацкими шутками! – рассердилась я и, ускорив шаги, пошла к дому. Позади радостно хохотала Машка. Ишь, как быстро научилась дразниться. Главное, она так и не призналась, соврала насчет опасностей или нет.

Я прошла за дом, влезла на сеновал, зарылась там в сено и погрузилась в мрачные мысли. Пахучую сухую траву золотило утреннее солнце, снаружи доносился беззаботный Машкин голос. Но это ничего не меняло. Мир был по-прежнему сложен, непонятен и полон опасностей.

Мои пальцы нащупали в кармане Сашину фотку, Я вытащила ее на свет и вопросительно посмотрела в глаза своему бывшему идеалу. «Не парься. – прочитала я в них ответ. – Ты больше не мастер реальности, да и я не идеал. Ничего не выйдет». Я мысленно согласилась и со вздохом Убрала фотографию в карман.

Так начиналась моя жизнь нормального человека. К вечеру воскресенья наконец угасла грандиозная пьянка, сельские родственники постепенно расползлись по своим дворам, и мои родители уехали в город. Я осталась одна: в дикой местности, в чужом доме, с незнакомой бабкой и почти незнакомой сестрицей. Я засыпала в темноте на жестком матрасе на сундуке, в котором с каждой ночью оставалось все меньше романтики; заклепки впивались в бока, и спящая Машка, оттеснив меня на самый край, сопела прямо в ухо. Я слушала скрипы и шорохи старинной избы и сама себе казалась чужой, как будто настоящая Геля осталась в городе.

Несколько дней спустя мы с Машкой сидели на траве у самого берега реки Утки, мочили босые ноги в воде и плели венки из кувшинок. Идея была моя, и не сказать, что из самых удачных. У кувшинки красива только желтая чашечка, а ведь еще у нее есть длиннющий склизкий стебель, воняющий, как гнилая картошка, и покрытый какой-то бурой слизью. Впрочем, этой странной Машке было, по-моему, все равно. Такое ощущение, что до знакомства со мной ей и в голову не приходило плести венки из кувшинок, и теперь ее это страшно прикалывает. Я, морща нос, доплетала свой венок и как раз думала, что ни за что в жизни его не надену, когда вдалеке за лесом загрохотало. Сначала удар, как от взрыва, – «б-у-уух» аж земля завибрировала, а потом -глухой длинный нарастающий рокот, как будто где-то в бездонную пропасть обрушивалась десятикилометровая гора. Я посмотрела в небо, хотя и так знала, что оно ясное – уютное, бирюзовое с розовым краем деревенское небо. «Гроза, что ли?» – подумала я, косясь на Машку. Она на грохот не обратила внимания вообще, будто его и не было. Лицо у нее было спокойное и сосредоточенное на работе. Может, у меня начались слуховые галлюцинаци?!?

Рокот начал затихать. Но теперь к нему добавился свист. Это было что-то новенькое. Я не выдержала и повернулась к Машке:

– Слушай, а что это такое...

Свист нарастал, становился все пронзительнее и вдруг превратился в звонкое «шмяк». Мне по лицу хлестнула прибрежная грязь. Я с визгом вскочила на ноги. Машка уставилась на меня и захохотала, как гиена.

– Хватит ржать! Ты это видела?! – крикнула я, вытирая лицо.

– Ну видела. – послушно перестав веселиться, сказала Машка. – Ну и что? Подумаешь, Чуть-чуть забрызгало. Вот если бы он тебе на голову упал, это было бы не смешно, а грустно.

– Кто – он?!

– Камень.

Меня охватили нехорошие предчувствия.

– Какой еще камень?

Машка со вздохом поднялась с травы, пошарила рукой в воде у берега и выловила здоровенный – с ладонь – плоский серовато-белый булыжник с острыми рваными краями.

– Вот этот.

Я представила, как эта каменюга со свистом падает на голову, и мне стало плохо.

– Я чего-то не въезжаю... а почему он по воздуху летел?

– Так взрывы же. – пояснила Машка. – Это ж не настоящий камень, это кусок мела. Там, за железкой, возле Краснозаводского – меловой карьер. Типа мел добывают. Взрывают стенку, осколки и разлетаются во все стороны. Бабка говорит, километра за три их находят. И к нам во двор залетали не один раз.

«О, блин! – подумала я. – Значит, вот откуда грохот. Ну и местность. Атомные ракеты, браконьеры, псы-людоеды, да еще, оказывается, и камнепады бывают. А не вернуться ли мне по-быстрому в город?»

– Там, на карьере, очень интересно. – продолжала Машка. – Только детей близко не подпускают. Да и вообще никого не пускают, когда взрывают. А когда не взрывают, туда все шастают. Мужики за мелом, мальчишки – купаться, парни – за трилобитами.

– За чем, за чем?

– За трилобитами. – четко и внятно, как умственно отсталой, повторила мне Машка и сунула под нос осколок. И я увидела, что из камня торчит окаменелая ракушка, а из ракушки – окаменелые клешни и чья-то окаменелая морда. – Вы что, по брюлогии не проходили? Меловой период. Триас, юра, мел. Сколько-то там миллиардов лет назад. По всей планете – теплые моря. В морях всякие твари. Сине-зеленые водоросли, многоножки, плавучие динозавры... панцирные рыбы... не знаю, кто там еще водился... Опять же, трилобиты.

– Хе. – сказала я, снова садясь на траву. – И чего... там, в карьере... много этих самых трилобитов?

– Да полно. Там после взрыва, как очередную стенку снесут, так красиво! Как будто срез первобытного моря. Все видно, как тогда было. И водоросли, и многоножки, и панцирные рыбы – все отпечаталось...

– Так чего же мы здесь сидим?! Побежали скорей туда!!!

Машка помотала головой с равнодушным видом:

– Сейчас не пустят. Ты что, там же рабочие. А вот завтра с утра...

* * *

Следующим утром я напомнила Машке про карьер, и мы отправились в поход. Сначала долго ехали на великах по лесной тропинке. Сосны постепенно редели. Я заметила, что на стволяу одной стороны появился белый налет. «Оно?» – спросила я Машку. Она кивнула. Поблизости от тропинки все чаще попадались белые камни – примерно такие же, как тот, что прилетел вчера на реку, только раз в пять крупнее. Лес кончился. Карьер мы увидели еще издалека. Посреди зеленого луга зиял гигантский снежно-белый кратер. Над ним висело белое облако пыли. Подъехав поближе, я увидела, что на дне провала находится озерцо. Вода в нем больше всего походила на снятое молоко. В озерце бултыхалась компания мальчишек. Сверху они казались белыми карликами. На другой стороне карьера виднелись какие-то постройки и стоял белый трактор странной конфигурации. Стенки карьера местами были просто крутыми, а местами – абсолютно отвесными. Трава над обрывом была испещрена белыми пятнами.