Имея на руках Коки, мать не могла работать даже при неполном рабочем дне, и уже через месяц жить стало не на что. Она довела Коки до ворот отцовского дома, убедилась, что он вошёл, и убежала прочь. После этого она продолжала встречаться с Коки, приблизительно раз в месяц, однако в последнее время стала навещать его реже. Она осознала, что невозможно заботиться о Коки, не прибегая к помощи неправедно нажитых денег, и это заставило Мики проникнуться ещё большим отвращением к деньгам. Её вера в то, что Коки может исцелиться, если она подвергнет себя лишениям, ещё больше окрепла, и в конце концов она отринула все желания и потребности, даже с Коки почти перестала видеться. Ведь она верила, что сливается с ним душой, когда молится образу Будды, в чьих руках находится судьба сына, и этого ей было вполне достаточно.

Прошлой осенью, спустя полгода после предыдущей встречи, она позвонила, и подросток вместе с Коки ездил к ней на квартиру, так что адрес был ему известен. Он не знал, где именно она работает, но она говорила, что с девяти до пяти она на работе. Ужинала она всегда только дома, поэтому в половине шестого уже возвращалась. Если дома её не окажется, значит, она пошла в ближайший магазин за покупками, так что больше получаса ждать не придётся. Если мать предложит с ней поужинать, он откажется, сославшись на то, что должен ужинать с Коки дома.

Сойдя на платформу, подросток ещё более, чем обычно, ощутил плотность и влажность воздуха вечером в разгаре лета, может быть, это было из-за усиленной работы кондиционеров в электричке. Он с трудом мог дышать, словно шёл сквозь дымовую завесу. Хотелось помочиться, но он не смог бы вынести вони общественного туалета в скверике у станции, противно было и проситься в уборную в квартире матери, поэтому он шёл в надежде отыскать подходящее место, чтобы справить нужду. Однако стоило ему пересечь железнодорожные пути, как позыв стал нестерпимым, и, оказавшись на улочке, зажатой между железной дорогой и жилым кварталом, он тут же повернулся лицом к путям и стоя помочился. Хотя было совсем не холодно, по спине пробегала дрожь, и потребовалось несколько секунд, прежде чем моча пошла. Застегнув молнию, он поднял голову — в сумерках тень телеграфного столба гротескно вытянулась, а безликие многоквартирные дома и настроенные на продажу особнячки казались залитыми неестественным жёлтым светом.

Дом с наёмными квартирами под названием «Цветущие холмы» стоял фасадом к железной дороге, справа соседствовало двухэтажное здание, у которого и ограда, и стены, и окна были увиты плющом, а в одноэтажном корпусе слева размещалась стоматологическая клиника. Подросток остановился перед лестницей и крепко сжал железный поручень перил.

Дверь была открыта нараспашку, над входом висела камышовая штора, из комнаты доносился звон колокольчика. Хотя уже стемнело, электричество включено не было. Подросток сделал ещё один шаг и подал голос:

— Это я!

Поднявшая штору Мики отвернулась и взволнованно произнесла:

— Показалось, что Коки пришёл… — Она поднесла правую руку к шее и, растопырив пальцы, нажала себе на горло. Её чуть было осветившийся взгляд потух, и лицо приняло не то чтобы унылое выражение, а просто стало вновь безжизненным, каким оно и было, прежде чем раздался голос подростка:

— С братиком Коки всё в порядке.

Мики не сказала даже: «Проходи», просто шаркающей походкой проследовала в комнату. Подросток некоторое время потоптался на месте, но потом отогнул штору и закрыл за собой дверь.

— Жарко, когда дверь закрыта! — Мики подала ему единственную подушку для сиденья, и подросток молча на неё уселся.

Пока мать открывала и закрывала холодильник, подросток разглядывал комнату. В ней стоял запах фруктов, потому что перед позолоченной статуей Будды были разложены жертвенные плоды: перезрелая дыня, грейпфрут, виноград, арбуз. На приделанном к стене картонном транспаранте величиной от пола до потолка тушью написаны были иероглифы: «Храни нас, милостивый будда Шакьямуни, бесконечно перерождающийся в бесчисленном сонме обличий. Храни нас, милостивый будда лазурного света Якуси, обитающий в восточном краю полнолуния». Потолок сплошь покрывали опрокинутые лепестками вниз алые и белоснежные искусственные цветы лотоса, обрамлённые зелёными чашелистиками. Подросток поднялся на ноги и сумел рассмотреть, что на всех лотосах прикреплены были бирки с именем, адресом и днём рождения брата. Комната была той же величины в шесть татами, что и помещение на втором этаже «Золотого терема», где лежала парализованная бабушка Сигэ, однако здесь не было ни пылинки, и низкий столик и окно сияли чистотой. Когда они жили все вместе, домашней работой занималась экономка. Подросток представил себе мать, какой он её никогда не видел: с пылесосом за уборкой комнаты, с губкой в руках за мытьём посуды, с тряпкой для вытирания пыли… Когда умирает муж, жена может унаследовать половину имущества, поэтому, даже если оценивать приблизительно, мать должна получить более миллиарда иен. Но надо ещё проверить, обладает ли правом наследования жена, которая уже шесть лет живёт отдельно от мужа. Хотя трудно представить себе человека, который отказался бы от миллиардного состояния, мать вполне способна заявить, что не возьмёт ни гроша. Впрочем, пропавших без вести людей признают умершими только спустя семь лет, так что всё это дело будущего… Подросток прервал свои размышления. Прежде всего ему следовало подумать о том, что делать в экстренном случае, и заручиться поддержкой матери было необходимо. Прошлой ночью он просматривал книги по коммерческому праву, которые были в книжном шкафу у отца в комнате, но так и не понял, возможно ли в случае исчезновения действующего главы фирмы назначить на его место несовершеннолетнего наследника. В акционерных компаниях решающий голос имеют держатели наибольшего количества акций. Отец объяснял ему, что у них все акции принадлежат семье и записаны на имя всех её членов. Что бы ни говорили, «Вегас» является собственностью семьи Юминага. Но станет ли мать на его сторону в решающий момент? Узы, связывавшие его с матерью, казались ему тоньше паутинки.

Послышался шум приближавшейся электрички. Подросток перевёл взгляд на железнодорожные пути, потонувшие на дне сумерек. И небо, и облака, и теснящиеся за железной дорогой дома были окрашены в винный цвет, а висевшие по обеим сторонам окна тюлевые занавески вздувались, словно под нажимом кого-то, кто стоял за ними.

— Как жарко! — Мики поставила перед подростком стакан кофе со льдом.

Глядя, как она вытирает пот над бровями тыльной стороной запястья, он задавался вопросом, что за работа заставила её так почернеть от загара. Спросить он не мог, однако ясно было, что она целыми днями находится на открытом воздухе.

— Жарко, — повторила Мики и, протянув руку к вентилятору, который стоял у окна, нажала на кнопку. Обвеваемая потоком воздуха от лопастей вертушки, её волнистая чёлка щекотала лоб, и, вынув правой рукой попавший в рот завиток, она собрала той же рукой волосы и придерживала их, продолжая при этом потягивать холодный ячменный чай.

Лицо без косметики, худое загорелое тело, рост обычный, не большой и не маленький. На уровне плеч волосы разделены на две пряди, левую и правую, обе лежат на груди. Подбородок, скулы и кончик носа острые, угловатые. Под глазами круги, глядя на которые сразу становится понятно, что образовались они не вчера и являются следствием множества бессонных ночей. Подростку стало непонятно, с какой, в сущности, целью он пришёл в этот дом. Может, и была какая-то мысль, а может, он действовал словно запрограммированный. Даже если он сейчас скажет ей, мол, папа умер — выражение лица этой женщины не изменится. А если скажет, что сам это сделал, то она, вероятно, будет потрясена, а может, и нет… Подросток не решился бы ответить определённо.