— В каком смысле? — вначале удивилась Соня, но потом некая догадка сверкнула в ее мозгу, бросив в краску. — Вы считаете, что я… могу испытывать нежные чувства к женщине не только как к сестре и подруге, но и как…

— Как к интимной подруге! — подсказал он.

Она тщетно пыталась вспомнить, где читала или слышала о таких отношениях.

— Сафо! — напомнил он, видя тщетность ее попыток. — Остров Лесбос.

— Но ведь это вовсе не доказано!

— Что — это? — не понял он.

— Что Сафо занималась такими противоестественными занятиями. Она всего лишь воспевала любовь к женщине.

— Неужто вы ханжа, дорогая княжна? Улыбка, которая змеилась по губам Савари, Софье не нравилась.

— Почему же непременно противоестественными? Разве может быть противоестественна любовь? Ведь человек не придумывает ее себе, а в самом деле ощущает, значит, ее происхождение божественно?

— Но святая церковь осуждает…

— Святой церкви лучше бы помолчать! — неприязненно бросил Савари. — История знает немало примеров содомского греха, совершаемого именно служителями церкви!..

— А не могли бы мы с вами поговорить о чем-нибудь другом? — чуть ли не взмолилась она. На самом деле, что это он вдруг пустился рассуждать на такие темы, едва с нею познакомившись? — Не вы ли говорили о соблюдении этикета, а сами будто дразните меня темой неприятной, к тому же той, где я вовсе не чувствую себя знатоком.

Произошло то, чего Соня совсем не ожидала: Савари смутился. Слишком явно ощущалось чувство брезгливости, охватившее ее при одном упоминании обо всех этих грехах. Ришар был человеком достаточно наблюдательным, чтобы понять: княжна вовсе не кривит душой, и потому не стоит упрекать ее в двуличности или низком кокетстве.

— Наш разговор отвращает вас своей откровенностью? — все же поинтересовался он.

— Вряд ли откровенность может отвращать, если она не превращается в чрезмерную фамильярность. Но для этого, кажется, вы хорошо воспитаны.

— Спасибо, — дурашливо поклонился он и мешком упал к ее ногам, при этом словно непроизвольно хватая ее за щиколотки.

— Что такое, что с вами?! — испуганно вскричала она, но он уже обратил к ней свое смеющееся лицо.

— Вы пугливы, как лань, — проговорил Савари, поднимаясь с пола. — Такое впечатление, что вас никогда не обнимал мужчина.

Его предположение Соню обидело. Неужели он считает ее настолько непривлекательной?.. Она даже не заметила торжествующего огонька в его глазах: попалась! Все женщины, какими бы умными они ни казались, попадаются на одно и то же — каждой хочется быть желанной…

— Ради бога, вы не так меня поняли! — он сделал вид, что обеспокоился. — Я вовсе не имел в виду, что вами не интересовались мужчины, но, может, вы по каким-то причинам были удалены от света, долгое время провели в монастыре или, например, у постели больной родственницы…

«Почти в монастыре — в четырех стенах, под надежной охраной бедности! — усмехнулась про себя Соня. — Долго еще, наверное, это состояние будет ощущаться не только мною, но и теми, кто со мной общается…»

— Вы слишком любопытны, — попеняла она ему, — вряд ли наша поездка продлится так долго, чтобы вы смогли узнать обо мне все. Да и зачем это вам?

— Ну, всего я не знаю даже о себе, — философски заметил он. — Но что странно, впервые я чувствую благодарность к Фуше, который своей болезнью, происходящей, надо думать, из-за привычного несоблюдения осторожности в обращении со слабым полом, дал мне возможность не только удостоиться внимания самой королевы, но и совершить порученное ею дело в обществе прекрасного цветка. Женщины добродетельной и загадочной, притом невероятно красивой. Вам не говорили, что красота ваша особого свойства: чем больше на вас смотришь, тем больше хочется смотреть, причем с первого взгляда она вовсе не поражает. Кажется, обычное женское лицо. Но это только на первый взгляд…

— Спасибо, вы очень галантны, — сказала Соня, с досадой прерывая поток славословий в свой адрес; она всегда чувствовала себя неловко, когда ее вот так, прямо в глаза, восхваляли.

— Однако с какой неприязнью вы это сказали, — пожаловался Савари, — словно своей похвалой я вас обидел. На вас, ей-богу, не угодишь! На щекотливую тему не говори, вас не хвали. То ли вы капризны, то ли у вас склочный характер.

— Может, тогда лучше нам с вами поговорить о предстоящей поездке? — смущенно произнесла Соня; что-то и вправду с нею происходят странные метаморфозы. Прежде она никогда не была сварливой и уж тем более капризной.

Княжна не хотела признаваться себе в том, что все дело в Тредиаковском.

Подумала так и удивилась: при чем здесь он? Но тут же ответила себе: а при том, что между ними состоялся разговор, который до сих пор беспокоил княжну. Засел в ее голове, словно заноза.

Григорий прежде всего поинтересовался, отчего королева Мария-Антуанетта проявила такую приязнь к русской княжне? Правда, королева и сама не француженка, но приближать к себе совершенно незнакомую женщину… Потом, почти без перехода, он спросил, что за отношения связывают ее с Жозефом Фуше?

— Вы имеете в виду, не приходит ли он ночью в мою спальню? — дерзко спросила Софья и сама испугалась: теперь Григорий еще больше утвердится во мнении, что версальский двор оказал на Соню самое плохое влияние. Подумать-то подумала, но все же упрямо продолжила: — Нет, не приходит.

— Но герцогиня де Полиньяк, говорят, определила его в ваши наставники.

— Он учит меня игре в карты и фехтованию.

Тогда она чуть не поправилась: учил, ибо после удара, которым наградил его Патрик, она Жозефа не видела.

— Говорят, он весьма искусен и в вопросах любви; наверняка он захотел поучить вас и этому, — продолжал настаивать Григорий, а Соня рассердилась.

— Говорят, что в Москве кур доят, а коровы яйца несут! — резко отпарировала она.

Тредиаковский от неожиданности расхохотался, но в его смехе ей почудилась горечь.

— Теперь мы будто поменялись с вами местами. Вы нарочно дерзите мне. Не можете простить, что мы с Себастьяном невольно отдали вас в руки Флоримона, — вздохнул он.

— А вы бы простили своим друзьям такое? — вырвалось у Сони, хотя она вовсе не собиралась ни в чем его упрекать.

— Не знаю, — задумчиво сказал Григорий, — может, и не простил бы, но не в нашем с вами случае. Можно говорить о моей ошибке, о том, что я переоценил свои силы, но не о том, что я принес вас в жертву!

Проговорил он это так взволнованно и горячо, что Соня почти простила его, как она считала, равнодушие к ней.

— Софья Николаевна, — теперь его голос был просительным, — почему бы нам с вами не вернуться к прежним отношениям? Обещаю, я не буду столь же строг с вами и непримирим, как прежде. Тем более что вы теперь так многому научились…