Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Руслан, она же ночью будет их кушать! А они будут кричать, умолять о помощи, эти ультразвуки помешают сну. Ужас… Ночью произойдет убийство. У тебя такая чавкающая черепашка…
— Ты перетрудилась.
Янка взяла учебник по старославянскому языку со стола и открыла на середине. Почему она никогда не чувствовала себя здесь как дома? Она всегда была чужой у Руслана. У Димы было тепло даже в декабре, и сестра Маша иногда заглядывала и улыбалась из-за двери. А у Руслана холодно даже в апреле.
Руслан протянул руки к гитаре. Он всегда ее брал, когда у него было плохое настроение и он не хотел разговаривать. А в последнее время это случалось все чаще и чаще. Почти каждый раз, когда они виделись.
— Я тебе спою несколько новых песенок…
— Покойся с миром, мой дорогой сигматический старославянский аорист. Не выучу я тебя… Может, завтра споешь? Я устала… если нет ничего серьезного, я лучше поеду домой.
— Неужели ты за шесть часов не выспишься?
— Кто рано встает, тот весь день ходит невыспавшийся — это закон. А мне еще на фортепиано завтра после школы, опять допоздна.
— Уже от своей учебы пухнешь… Ты так говоришь с укором об усталости, будто я не работаю!
— Ты, работа, нас не бойся, мы тебя не тронем. Смотри, какая замечательная весна на улице. Деревья расцветают. Ночной ветер шелестит. А ты в депрессии постоянно. Каждый день в депрессии! Ты радоваться жизни умеешь?
Яна присела на край стола. Все было каким-то неудобным. Она повернулась к Руслану и задала самый любимый женский вопрос:
— О чем ты думаешь?
— Могла бы придумать что-нибудь пооригинальнее. У меня болит голова. У меня всегда весной болит голова.
Яна хмыкнула и надела шапку.
— Поздравляю тебя с прошедшим вчерашним праздником!
— Каким? — огрызнулся Руслан, почесывая ногу.
— Веры, Надежды, Любви и матери их Софьи!
— Подумай хорошенько над этими своими словами… — Руслан выговаривал каждое слово. — А знаешь, что самое ужасное? Что в конце концов, мы запомним из наших отношений только хорошие моменты!
— И не надейся!
Янка схватила сумку и хотела хлопнуть дверью, но Руслан сорвался с места и перегородил ей дорогу. Он обнял ее и прошептал:
— Не уходи, прошу тебя.
Яна помотала головой.
— Ты будешь отмечать свой день рождения, Руслан? Все-таки семнадцатилетие.
— Буду. С тобой посидим где-нибудь. А потом с друзьями.
— А я в их числе буду?
— Зачем? Там одни парни, пить будут, как без этого… Ты ведь постоянно говоришь, что все мои друзья пьют дни напролет, что они тупые и не могут нормально развлекаться, пока трезвые. Ты мне потом все мозги промоешь.
Яна осторожно спросила:
— Дима будет?
— Димыч с Ваней гитары принесут. Как же без гитар?
Янка судорожно вздохнула и снова села на край стола. Руслан предложил выпить чая. Он зажег по всей комнате индийские благовония, и их дым стелился по комнате. Форточки были закрыты, спасая от ночных выхлопов ближайшего завода. Руслан что-то говорил про Кафку, а Янка смотрела на его горбинку носа, на кудри, на черепашку в аквариуме — и не могла поверить, что хочет больше этого не видеть. Она сидела в углу комнаты на столе, поджав ноги. И так же, как у Димы дома, она чувствовала, что это «перемирие» случилось в последний раз. И не знала, радоваться ей или горевать по этому поводу. Дрожь облегчения пробежала по ней, от ног до плеч. Так бывает, когда после долгого напряжения понимаешь, что все позади, и откидываешься назад в умиротворении. Хотелось почему-то выйти отсюда в ночь, зайти в ближайшую больницу и попросить перелить ей всю кровь. Поменять со старой на новую, не испорченную, свежую. Способную дать новые силы и веру в себя.
И в то же время она боялась потерять его. Руслан был ее лучшим другом. Даже если он думал иначе.
Яна вспомнила, как он ей запретил покупать платье с декольте. Оно ей безумно нравилось, а знакомая продавщица даже сказала, что так, наверное, выглядела Мэрилин Монро в свои шестнадцать лет. А Руслан был против. Сказал, что не подобает девушке ходить как проститутке. Что, может, ей как монашке ходить? И они опять поссорились… Черт с ним, с платьем этим.
— Останься у меня… — попросил вдруг Руслан.
Яна покачала головой.
— Останься… — повторил он шепотом, подошел к Яне, встал на колени и положил голову ей на руки. Яна вздохнула. Она очень боялась его обидеть. Она хотела уехать домой. Но на улице было холодно.
Яна посмотрела на Руслана, тот целовал ей руку, а потом снял одной рукой ее куртку. Яна замерла и провела рукой по его щеке.
Янка лежала под кроватью, под низкой и душной кроватью. Руслан еще специально прикрыл низ покрывалом. Как же хочется в туалет! Ужин его отца явно длится уже больше двух часов.
Руслан ворвался в комнату, наклонился к полу:
— Чижик, ты как там?
— Что я должна тебе ответить? — Она натянуто улыбнулась. — Здорово. Просто здорово!
— Я вижу, ты книжку взяла?
— Да. У тебя замечательная библиотека. Когда он уйдет, Руслан?
У него болезненно искривилось лицо.
— Я не знаю… Он заехал поужинать, что-то забыл еще… Теперь фильм смотрит…
— Давай я выйду! Скажешь — я спала! Я не хочу больше прятаться под кроватью!
— Нет!!! Ни в коем случае! Он расскажет всем! И тогда прощай все! Ну, потерпи, прошу тебя, Чижик!
— Принеси горшок! У тебя дома есть горшок?
— Только цветочный.
— Черт…
— РУСЛАН!
— Он тебя зовет! Иди!
Но отец уже вошел в комнату. Руслан выхватил у Яны книгу и как ни в чем не бывало сел на кровать. Отец плюхнулся рядом.
Его зад провалился почти до ее лица. Прижал еще ближе к полу. Яна ненавидела в этот момент старые кровати, отцов-военных, ужины, пыль и Руслана… Не так она представляла себе свой «первый раз»!
— Что, книгу уронил?
— Да, пап.
— Слушай, дай я посплю… мне еще можно отдохнуть с полчасика.
— А дежурство?
— Подождет, куда солдаты денутся?
Он заржал, похлопывая себя по толстому животу, поворочался над Янкиной головой, вздохнул судорожно и приказал сыну:
— Пошел вон. Помой посуду.
Руслан вышел на кухню. Янка слышала, как он включил воду. Тело сверху отяжелело, и вскоре раздался храп. Яна понемногу начала выбираться из-под кровати. Сантиметр за сантиметром. А как хотелось приподняться, столкнуть его на пол и заорать: «Почему? Почему вы меня так ненавидите??? Что я вам сделала?!»