барабанной дробью. Я взглянула на переломанное тело Ипполита у своих ног. Такой он видел меня, оставляя на верную смерть в лесу? Я до сих пор помню глухой звук удара, с каким он пнул меня ногой в бок. Но сейчас причиненная его жестокостью боль не трогала мое оцепеневшее сердце, и я даже не морщилась от воспоминаний. Я могла бы поступить как он: пнуть его, как паршивого пса. Но для меня это было унизительно, недостойно. Вместо этого я опустила топор на шею Ипполита, отделяя острием голову от тела с такой легкостью, будто его плоть была из пены морской. После этого мои глаза закатились, и я потеряла сознание.

Пришла в себя я, лежа в постели. Попыталась слабо подняться и не смогла. Меня приковали железными цепями. Я обвела взглядом комнату и увидела сестру – склонившуюся над вещами Ариадну.

Ночной хор

У меня новости. Ипполит мертв!

Нет!

Прекрасно!

Как? Упал с лошади?

Можно сказать и так. Его скинул конь.

Я уж точно по нему плакать не буду.

И я. Но как такое могло случиться? Он же лучший наездник в Афинах… был лучшим наездником в Афинах. Во всей Греции.

Царица. Говорят, она пошла на него с топором.

Говорят, она колдунья, как и ее кузина, и подняла с глубин морских громадное чудище.

Громадное чудище?

С топором?

Какая разница? Главное – что Ипполит мертв.

Тесей знает?

Что теперь будет с царицей?

Тесей убьет ее, что же еще?

Но она носит ребенка Ипполита.

И что? Он убьет ее, как только она родит.

Совсем скоро.

Медея

– Ариадна! – раздался за спиной ломкий голос.

Я выпрямилась и развернулась, смущенная тем, что Федра застала меня роющейся в ее вещах.

– Нет, Медея, – отозвалась я. Мы так давно не общались с ней.

Она кивнула.

– Я забыла, как сильно ты похожа на мою сестру. Я скучаю по ней.

Что на это сказать?

– Думаю, твоя сестра… все еще путешествует с Дионисом.

– Правда? Ты правда так думаешь? Я – уже нет. Я больше не верю в сказки. – Голос слабый, но уверенный. – Знаешь, я ведь видела ее. На корабле. Во всяком случае, мне так почудилось. Должно быть, это был мираж. Ариадна посоветовала мне остерегаться Тесея. Нужно было послушаться ее. Что ты здесь делаешь?

– Здесь: в Афинах или в твоих покоях? – увильнула я от ответа.

Пойдя на безбожную сделку с Тесеем, я воображала, что испуганной и робкой Федре нужен человек, который будет ее направлять. Мне было нечего ей предложить.

– И в Афинах, и в моих покоях. Расскажешь мне правду, Медея? Как убила детей назло мужу?

Я вспыхнула.

– Ты вроде сказала, что больше не веришь в сказки, Федра.

В ответ она лишь прикрыла глаза, долго лежала неподвижно, и я подумала, что она уснула. Однако спустя минуты принцесса произнесла, не размыкая век:

– Теперь я пленница Тесея?

– А чего ты ожидала? Ты убила его сына.

Ее ресницы распахнулись.

– Ипполит мертв?

– Разумеется. Ты что, ничего не помнишь? Это ты убила его.

Я внимательно наблюдала за ней. Бывали случаи, когда после пережитых потрясений люди теряли память.

Федра покачала головой.

– Нет, я рисовала. Взгляни. – Она указала на противоположную от меня стену, действительно заново расписанную. Только краску наносили столь хаотично, что я затруднилась бы дать рисунку название.

– Я вижу, что тут рисовали, но ты не сможешь доказать, что расписывала стену в то время, когда принц был убит, – заметила я, как мне кажется, довольно резонно.

– Моя служанка подтвердит. Рисунок не был завершен, а теперь полностью окончен. Кандакия подтвердит… – Федра не договорила, громко разрыдавшись.

Трифон рассказал о жуткой участи, постигшей ее служанку, – слишком ужасной даже для такой угрюмой старой карги. После суда я закрылась в своих покоях, чтобы успокоить нервы кубком вина, но не успела сделать и глотка, как раздался стук в дверь, после которого сразу же вошел Трифон.

– Прошу прощения за вторжение, госпожа, – сказал он своим медовым голосом, которому нельзя доверять, – но, возможно, вы будете ко мне более благосклонны, если я заменю ваше вино своим.

Старик словно из ниоткуда достал кубок и, подобно жрецу, готовящему возлияние, наполнил его из фляжки, что держал в кармане.

Я услышала за спиной нестройное хихиканье служанок, не привыкших, чтобы кто-то бросал мне вызов, усомнившись в обожаемом мною вине. Возникло желание проучить их, велев им отпить вина, чтобы проверить его на яд, но мне не верилось, что оно отравлено, да и Трифона бы это взбесило. Я пригубила напиток. Гораздо лучше моего, он согрел рот и мягко скользнул по горлу. Мои плечи расслабились, дыхание выровнялось. Но бывшему советнику я по-прежнему не доверяла.

– Благодарю за вино, господин, но, думается мне, вы вряд ли пришли развивать мои вкусовые рецепторы, – заметила я.

– Я уверен, госпожа, что ваши вкусовые рецепторы в развитии не нуждаются, а вот сбережениям, возможно, помощь не помешает.

Трифон подкрепил слова холодной, не коснувшейся глаз улыбкой. Мое мнение о нем спешно изменилось. Но это не значит, что он стал мне хоть сколько-нибудь приятен.

– Так зачем вы здесь? – спросила я в лоб.

Смешки позади резко оборвались. Мои девушки прекрасно знали: если я говорю в таком тоне, со мной лучше не шутить.

– По-моему, более уместен вопрос: зачем вы здесь? Известно ли царю, что после смерти отца он укрывает в стенах своего дворца преступницу-беглянку?

Я залпом осушила кубок вина.

– Шантаж? Скукота. Если вы пришли за этим – выкладывайте, что вам нужно, и уходите. Желаемого я вам, естественно, не дам, но мне хотя бы не будет жаль потраченного впустую времени.

Трифон хищно усмехнулся.

– Потраченного впустую времени? Интересно. В последние недели я провел с вашей кузиной много часов, но она не считала это пустой тратой.

Я чуть не рассмеялась.

– Насколько могу судить из увиденного, полезной трата ее времени не была. Глупышка. Какое это имеет отношение ко мне?

– Самое прямое, надеюсь. Вы знаете, что принцесса убила Ипполита?

Я не знала, и у меня это вызвало раздражение. Почему мне об этом неизвестно? Я постаралась скрыть досаду и неохотно, точно устрица, отдающая жемчужину, выдавила:

– Как?

– Она воспользовалась особенным для Крита оружием – двуглавым топором. Вы слышали о таком? – Трифон говорил безо всякого выражения, словно спрашивал меня, слышала ли я о новом столовом приборе для резки мяса.

– Нет, но, по-моему, вполне подходящее оружие. Однако я все еще в недоумении, какое это имеет отношение ко мне.

– Я не рассказал Тесею о том, что вы здесь, но расскажу.

Я открыла рот для ответа, но Трифон поднял палец:

– Выслушайте меня. Я чувствую себя ответственным за вашу юную кузину. Возможно, я повел ее по неподходящему пути. Вероятно, с возрастом я размяк.

Последнее предложение он произнес очень тихо, словно самому себе. Похоже, оно не предназначалось для моих ушей. Впрочем, может, он как раз и хотел, чтобы я так подумала.

– А я еще не в том возрасте, чтобы размякать. При чем здесь я, в конце концов? Мне нужно собираться, пока меня не нашел царь.

– Царь не хочет больше видеть Федру. Он скорбит по своему возлюбленному сыну. Однако внука он видеть хочет. Мне подумалось: вам удастся договориться с Федрой о том, чтобы она отдала вам ребенка сразу после рождения в обмен на свое безопасное возвращение на Крит. Она ведь ваша родственница.

Старик спятил? Я уставилась на него разинув рот.

– Растить дитя кузины? Зачем мне это? Вы в своем уме?

Самообладание Трифона впервые дало трещину.

– Затем, что… вы потеряли родных детей.

– Я не теряла детей. Они не вещи, которые я где-то забыла, – проговорила я, наконец обретя дар речи. – И не собственность, которую можно заменить, что бы там ни думал себе Тесей. Одного