— Видишь, Аветисян, довела тебя антисанитария! Вот подожди, отрежут тебе твое хозяйство! — увещевал Полторацкий.

— Ох, калирис калох! — сопереживал Джон.

— Надо в санчасть сходить, — советовал Ризван. — Сначала вылечат, потом на губу посадят.

Через несколько дней рана начала заживать. В честь чудесного выздоровления Аветисян и Джон обкурились анашой до полного одурения. Чтобы привести «плановиков» в чувство, Полторацкому пришлось выволакивать их на свежий воздух и долго хлестать по щекам.

Но вернемся к женскому вопросу. Как-то раз, возвращаясь из цековского душа, Гоша встретил Олю — дочку поварихи Жени.

— Здравствуйте, Оля! Давно не виделись.

— Здравствуйте. Теперь мы уже долго не увидимся.

— Отчего же?

— Я поступила в торговый техникум. Сдала все экзамены на пятерки. Завтра уезжаю в город.

— А почему ты не пошла в кулинарный техникум — так сказать, по стопам матери?

— Не люблю готовить.

— Как так! Такая девушка — и не любит готовить? Это неправильно. Сейчас ребята, особенно военнослужащие вроде меня, предполагая жениться, перво-наперво смотрят, как невеста готовит. Путь к сердцу солдата лежит через желудок — Наполеон сказал!

— Плевать я хотела на Наполеона!

— Да, для советской девушки-комсомолки Наполеон, конечно, не авторитет. Счастливой учебы, Оля!

Через час, ближе к полуночи, Оля неожиданно пришла в пекарню, молча протиснулась мимо удивленного Игоря, по-хозяйски присела на диван в комнате отдыха.

— Как интересно! Я здесь ни разу не была! Кто это нарисовал? Ты?

— Служил здесь такой парень Ашот, армянин — он раздраконил.

— А ты тоже армянин?

— Нет. Неужели похож?

— Похож. Сам черный, нос большой, глаза карие, грудь волосатая.

— Нет, я не армянин. Я… еврей.

— Как интересно! Первый раз в жизни вижу живого еврея! Никогда бы не подумала, что такой парень — и еврей! Значит, маманя хочет выдать меня замуж за еврея.

— Что, по-прежнему хочет?

— Да, хочет.

— А ты?

— А я не хочу замуж! Пока, во всяком случае. Выключи свет!

Игорь, который уже примерно сообразил, что к чему, выключил электрическое освещение, но через задернутые шторы в комнату все равно проникал мутноватый свет: августовские ночи в Заполярье — белые. Оля быстро скинула одежду и нырнула под одеяло, Гоша последовал за ней. Девушка взялась за дело профессионально — чувствовался большой практический опыт. Полторацкий не удержался и спросил:

— А мама знает про твои увлечения?

— Конечно, знает!

Оля оперативно привела Игоря в состояние полной боевой готовности, и…

И вдруг тишину спящего поселка прорезал рев сирены. Сколько гудков? Если два, то все нормально, это значит «Дежурная смена — в воздух!» (патрулирование НАТОвских истребителей над нейтральными водами). Но нет — раздается три гудка! Боевая тревога! Точно, ведь еще днем штабные всезнайки предупреждали — в полночь объявят тревогу! Сирена не унималась и давала строенные гудки с интервалом в пять секунд.

— Оля, одевайся, быстро!

— Игорь, ты успеешь!

— Ты чего, не врубаешься? Ты же гарнизонный человек, должна знать — сейчас сюда прибежит вся продслужба, здесь пункт сбора! Люди сегодня спать не ложились, ждали сигнала!

— Пока наши люди очухаются, можешь разик засадить!

Полторацкий выругался, чего раньше не позволял себе при женщинах, соскочил с дивана и стал одеваться.

— Я сказал — быстро напяливай шмотки! Сеанс окончен! Наверстаешь в городе!

Оля, презрительно надув губы, с одеванием не спешила.

— Ты что, хочешь, чтобы нас застукали, дурында? Быстрее шевелись! Даю тебе полминуты! Не оденешься — голой на улицу выкину!

Оля резко ускорила темп. Надев туфли, она направилась к двери.

— Куда!? Там уже куча народа! Иди за мной!

Игорь провел Олю через рабочий зал и открыл боковое окно, выходившее на пустырь. Под окном рос густой кустарник.

— Прыгай!

Оля забралась на подоконник, спрыгнула, присела в кустах, осторожно выглянула — вокруг никого не было.

— Все, беги домой! Привет тете Жене и торговому техникуму!

Полторацкий едва успел закрыть окно, как практически одновременно появились лейтенант Назаров, пекари, трудноуловимый начальник столовой прапорщик Шилов и вся столовская братия. Потом все гуртом пошли на продсклад, где в грузовик наспех накидали несколько мешков с крупой, после чего машина уехала на дальнюю точку. Пекари завалились спать, через час их растолкал начпрод и распустил по подразделениям. Тревогу отбили, вернувшуюся машину разгрузили столовские узбеки.

О Наташе Игорь теперь вспоминал редко и без прежней пронизывающей боли. Прекратились и сны, в которых Полторацкий ловит ускользающую Наташу, сжимает ее в объятиях: «Оказывается, ты никуда не уехала!». Понемногу Игорь пришел к выводу, что отъезд Наташи — наилучший вариант и для нее, и для него. Полторацкий продолжал любить Наташу, но его любовь стала тихой, спокойной и негромкой.

Примерно таким было душевное состояние Игоря в тот памятный день (вернее, вечер), когда в пекарне раздался робкий звонок. Отложив газету, Полторацкий пошел открывать. За порогом стояла женщина. Красивая. Если быть точным — очень красивая.

— Здравствуйте! Извините меня, ради бога! Видите ли, мне нужно немного дрожжей — пироги собралась печь. Извините, пожалуйста, мне, конечно, не следовало вас беспокоить, но просто в гарнизоне хронически нет дрожжей, и мне посоветовали обратиться к вам. Это, конечно, очень неудобно…

— Проходите, пожалуйста!

— Мне так неудобно!

— Ничего, ничего! Вы обратились точно по адресу! Только сюда, и никуда более!

— Но вы, наверно, не имеете права?

— Ничуть, смею вас уверить! Одна из наших задач — оказание услуг населению.

— Неужели!

— Именно так! Сюда, пожалуйста!

Женщина вошла в комнату отдыха. Увидев разноцветные картины, она округлила глаза.

— Не удивляйтесь! Это, так сказать, продукт стилизованного народного творчества. Помните у Франсуазы Саган — «немного солнца в холодной воде»? Так вот, это все — немного благодатного южного солнца в нашем холодном северном крае! Вам нравится?

— Да, красиво. А кто это рисовал?