– Во-первых, папа, у меня очень четкий бюджет. А во-вторых, та нудная работа, которой я занимаюсь в адвокатской конторе, тоже приносит кое-какой доход. И потом, вы столько для меня сделали, что я хоть иногда должен раскошелиться и поставить вам бутылку приличного вина.

– Но нам было бы очень неприятно думать, что ты остался без денег… – сказала мама.

– …или из-за необходимости подрабатывать пострадали твои занятия, – прибавил папа.

– Так что просто дай нам знать, – попросила мама, – если у тебя вдруг будет туго с деньгами. Обещаешь?

– Хорошо, если когда-нибудь что-то подобное случится, я непременно именно к вам приду с протянутой рукой. Обещаю.

– Это у меня туго с деньгами, – с тайной надеждой заметил Найджел.

– Но ты ведь живешь дома, а не где-то в широком мерзком мире. – Папа нахмурился и посмотрел на часы. – Я, кстати, не понимаю: в этом мерзком мире существуют хоть какие-то представления о времени? Надеюсь, что родителям фройляйн нашего Алекса известно, что она сейчас гостит в Англии? Кстати, где они? Сейчас уже середина дня.

– Они же немцы, пап, – сказал Найджел. – Большие толстые немецкие кошельки.

– Тебе легко говорить, но это объединение Германии невероятно дорого обойдется. Мои клиенты во Франкфурте, например, очень нервничают из-за падения Берлинской стены.

Мама аккуратно отрезала ломтик жареного картофеля.

– Хьюго, что тебе Алекс рассказывал об этой Сюзанне?

– Ни слова. – С помощью ножа и вилки я тщательно снимал с костей мясо форели. – Не забывай, что существует такая вещь, как братское соперничество.

– Но ведь вы с Алексом всегда были лучшими друзьями!

– Ага, – сказал Найджел, – до тех пор, пока кто-нибудь не произносил смертельно опасных слов: «А не сыграть ли нам в «Монополию»?»

Я обиженно спросил:

– Я что, виноват, что никогда не проигрываю?

Найджел фыркнул.

– То, что никто не замечает, как ты жульничаешь…

– Так! Родители, вы слышали эту оскорбительную, беспочвенную клевету?

– …еще не доказывает, что ты этого не делаешь. – Найджел на всякий случай выставил в мою сторону столовый нож. Мой младший брат этой осенью потерял невинность и сменил шахматные журналы и приставку «Атари» на KLF[58]и дезодорант с кремом для бритья. – Между прочим, не Хьюго, а мне известны об этой Сюзанне целых три вещи. А все благодаря моей способности применять метод дедукции. Раз она находит Алекса привлекательным, то она: а) слепа, как летучая мышь; б) привыкла иметь дело с сопляками; с) у нее напрочь отсутствует обоняние.

В эту минуту в столовой как раз нарисовался Алекс.

– У кого это напрочь отсутствует обоняние? – спросил он.

– Принеси-ка нашему старшему братцу из духовки его обед, – велел я Найджелу, – иначе я прямо сейчас тебя заложу, и тогда уж ты точно получишь по заслугам.

Найджел без малейших возражений мгновенно подчинился.

– Ну, как там Сюзанна? – спросила мама. – Все ли в порядке у ее родителей в Гамбурге?

– Да, все прекрасно.

И Алекс сел за стол. Мой брат никогда многословием не отличался.

– Она ведь, кажется, изучает фармакологию, да? – поинтересовалась мама.

Алекс пронзил вилкой кусок цветной капусты, похожий на муляж мозга, и сунул его себе в рот.

– Угу.

– Но когда же ты все-таки нас с ней познакомишь?

– Трудно сказать, – буркнул Алекс, а я подумал о тщетных надеждах моей дорогой бедняжки Марианджелы.

Найджел принес старшему брату подогретый ланч и поставил тарелку перед ним на стол.

– Никак не могу привыкнуть, – сказал папа, – к невероятно съежившимся расстояниям. Подружка в Германии, катание на лыжах в Альпах, лекции в Монреале – и все это сегодня норма. Когда я впервые покинул Англию и поехал в Рим – мне тогда было примерно столько же, сколько сейчас тебе, Хьюго, – еще никто из моих приятелей так далеко от дома не уезжал. А мы с моим другом сели на паром «Дувр – Кале», потом автостопом добрались до Марселя, а потом через Турин – до Рима. На это у нас ушло шесть дней. И нам обоим казалось, что мы уехали на край света.

– Пап, а у вашей почтовой кареты в дороге колеса не отваливались? – тут же спросил вредный Найджел.

– Ах, как смешно! Во второй раз я побывал в Риме только два года назад, когда летел в Нью-Йорк на Европейское ежегодное собрание. Помнится, мы вылетели вовремя и прибыли как раз к позднему ланчу; еще успели провести несколько заседаний комиссии – сплошная болтовня до полуночи, а уже на следующий день снова были в Лондоне и как раз поспели к…

В гостиной зазвонил телефон, и мама сказала:

– Наверняка звонят кому-то из вас, мальчики.

Найджел выскочил в коридор и помчался в гостиную; моя обглоданная форель смотрела на меня одним, полным разочарования, глазом. Через минуту Найджел вернулся и сообщил:

– Хьюго, это тебя. Какая-то Диана Спинстер. А может, Спенсер[59], я как-то не уловил. Она сказала, что ты можешь подскочить к ней в театр «Палас», пока ее муж совершает поездку по странам Общего рынка… Она еще что-то такое вещала насчет тантрических поз в театральной уборной… в общем, она сказала, что ты поймешь.

– Есть такая операция, братишка, – сказал я ему, – которая очень помогла бы выправить твою единственную мозговую извилину. Ветеринары ее запросто делают, и, кстати, очень недорого.

– И все-таки кто звонил, Найджел? – строго спросила мама. – Скажи, пока не забыл.

– Миссис Первис из «Риверсайд Виллас». Она просила передать Хьюго, что бригадный генерал сегодня чувствует себя гораздо лучше, так что если Хьюго все еще собирается сегодня к нему заехать, то добро пожаловать от трех до пяти.

– Отлично. Если ты, пап, уверен, что обойдешься без меня…

– Ступай, ступай. Мы с мамой очень гордимся тем, что ты до сих пор ездишь к этому генералу, чтобы ему почитать. Не правда ли, Элис?

– Очень гордимся! – с чувством поддержала его мама.

– Спасибо. – Я сделал вид, что мне даже несколько неловко. – Знаете, бригадный генерал Филби был просто великолепен, когда я занимался с ним основами гражданского права. Я для этого специально ездил к нему в Далвич. Он знает невероятное количество всяких историй. Уж такую-то малость я теперь могу для него сделать.