– Какие-то неожиданно быстрые тут сумерки, – заметил Рудазов, помогая Софье выбраться на берег. – Поневоле начинаешь верить во всякую чертовщину.

– У нас еще есть время до того, как окончательно стемнеет. – Софья посмотрела на стену леса и впервые порадовалась, что добираться до дома ей придется не одной. – Но давайте не будем задерживаться.

Шли быстрым шагом. На сей раз спутник не молчал, развлекал Софью байками из жизни геологов. Наверное, думал, что с байками ей будет не так страшно. Вот только страшно все равно было. Вдруг появилось ощущение, что за ними кто-то наблюдает, и захотелось, чтобы Рудазов наконец замолчал, дал ей услышать…

– Помолчите, прошу вас, – попросила Софья, когда нервы ее натянулись до предела, а ощущение слежки сделалось почти невыносимым.

И Рудазов тут же замолчал, сдернул с плеча ружье. Жест этот был не картинный, а отработанный, и Софья вздохнула с некоторым облегчением. Появилась надежда, что спутник ее не красуется, а и в самом деле умеет обращаться с оружием. А окружающий мир тут же наполнился звуками и шорохами иной, чуждой человеку жизни.

Где-то совсем близко хрустнула ветка, и Софья испуганно вздрогнула, прижалась к плечу Рудазова, но тут же отпрянула, опасаясь, что может помешать ему выстрелить. Мысль, что придется стрелять, не показалась ей абсурдной.

– Держитесь рядом, – велел Рудазов. Можно подумать, она собиралась от него сбегать…

Так они и стояли, прислушиваясь к лесу и тому, что в лесу затаилось. Наверное, стояли слишком долго, потому что ситуация начала казаться Софье абсурдной. Они, словно маленькие дети, боялись неведомого и невидимого.

– С меня довольно! Это глупо!

В тот самый момент, когда она сделала первый шаг, лес замер, исчезли шорохи и звуки. А в темноте зажглись два оранжевых огня. Будто бы сама темнота открыла глаза и посмотрела на потревоживших ее людишек со смесью недоумения и вожделения.

Над самым ухом Софьи прогрохотал выстрел, затем еще один. Тишину нарушил вой, от которого позвоночник сковало льдом. Послышался треск валежника, и оранжевые огни погасли.

– Кажется, попал, – прошептал Рудазов, перезаряжая ружье. – Софья, не стойте. Пойдемте же! – Он довольно бесцеремонно дернул ее за руку, потащил за собой по едва заметной тропинке.

Было тяжело не сорваться на бег, когда сердце испуганно колотится в груди, а в окружающей темноте мерещатся чудовища. Софья и побежала бы, если бы не Рудазов. Он шел широким шагом, оглядывался по сторонам, не выпуская ружье из рук, и ей приходилось подстраиваться, бороться с собственным страхом.

Отпустило лишь, когда они оказались на городской окраине.

– Это был он? – спросила Софья шепотом. – Тот волк?

– Не знаю. – Рудазов пожал плечами. – Но вам точно следует избегать поздних прогулок в одиночестве.

– Вы его ранили.

– Было бы гораздо лучше, если бы я его убил, – по голосу чувствовалось, что Рудазов собой недоволен. Видимо, оскорбительные нападки фон Рихтера задели его очень сильно. Мальчишки оставались мальчишками, даже когда меняли деревянные ружья на настоящие.

Рудазов проводил Софью до самой двери, от вежливого приглашения заглянуть на чай так же вежливо отказался, сославшись на то, что завтра у него тяжелый день. Он ушел, а Софья еще долго вслушивалась в тишину, опасаясь услышать волчий вой.

* * *

Тот, кто назывался Илькиным отцом, пришел вечером. За окном еще было светло, но мальчик уже с ужасом ждал ночи. Этот день оказался не таким страшным, как он боялся. Наверное, из-за новой учительницы. Она была доброй. Единственный добрый человек в этом страшном доме. Она поделилась с Илькой ватрушками и чаем и не будила, пока он, измученный бессонной ночью, спал прямо за партой. А еще она сказала, что никому ничего не расскажет. И это после того, как он ее укусил. Раиса бы его ударила в живот, чтобы не осталось следов, а эта даже попыталась защитить. А еще она обещала научить его пускать по воде жабку. Вообще-то, Илька и сам умел, но ему стало любопытно, как с такой нелегкой задачей справится девчонка. Все было почти хорошо, до того самого момента, как он остался наедине со своими страхами. Он знал, с приходом темноты появится и ведьма.

…А пришел тот, кто назывался его отцом. За его спиной маячила Раиса, она улыбалась, и улыбка ее не сулила Ильке ничего хорошего.

– Сегодня ты вел себя отвратительно. – Тот, кто назывался его отцом, никогда не здоровался и на ласковые слова время не тратил. – Ты меня опозорил. – Он присел перед Илькой на корточки, заглянул в лицо. Его собственные глаза ничего не выражали. – И чтобы такого не повторилось, я тебя накажу.

Они снова заберут лампу, оставят его одного в темноте… Нет, не одного – с ведьмой… Илька зажмурился от страха и бессилия, а тот, кто назывался его отцом, крепко сжал руку мальчика и велел:

– Пойдем со мной.

Хотелось кричать, упираться и брыкаться, но Илька знал, будет только хуже, поэтому просто молча шел за своим мучителем. Его привели в подвал – сырой и страшный, напрочь лишенный окон.

– Переночуешь здесь. – Тот, кто назывался его отцом, швырнул Ильку на каменный пол. – Будет тебе наука на будущее.

Он ушел, оставив на полу рядом с Илькой огарок зажженной свечи, а тяжелую дубовую дверь запер на ключ. Мальчик не выдержал, закричал отчаянно и громко, бросился к двери, молотя по ней кулаками, а потом заплакал, потому что понимал, что из подвала ему не выбраться никогда. Как только погаснет свеча, придет ведьма…

Где-то совсем близко капала вода. Холод пробирал до костей. Огарок свечи шипел и сыпал искрами, а Илька сидел перед ним и ждал конца. Этой ночью он умрет. Сначала будет страшно и, наверное, очень больно, а потом его мучения закончатся раз и навсегда.

Огонь погас в тот самый момент, когда на сырой каменной стене Илька увидел тень. Тень вырастала, нависала над ним, тянула скрюченные пальцы, и, чтобы не видеть, он зажмурился, а когда открыл глаза, понял, что огонь погас…

Теперь в подвале он был не один, за спиной, а может, и прямо перед ним стояла ведьма, и страшная ее коса извивалась, точно змея, грозясь Ильку задушить. В темноте… так, чтобы даже перед смертью он ничего не увидел…

Но он увидел. Два зеленых глаза в темноте. Не страшные, не ведьмины. А потом послышалось кошачье мяуканье, и под онемевшие Илькины ладони нырнуло что-то мягкое, пушистое, прижалось горячим боком, мурлыкнуло. Он сжал в охапку эту чудесную невидимую кошку, прижал к груди и заплакал, теперь уже от облегчения. Нет, страх не прошел окончательно, но его стало чуть меньше, теперь Илька мог хотя бы дышать без боли в груди.

Так они и сидели, обнявшись – он и невидимая кошка. До тех пор, пока Илька не провалился в тревожный сон…

* * *

Уснуть у Софьи никак не получалось. Слишком много событий приключилось в ее жизни всего за пару дней, слишком многое предстояло обдумать. Она заварила чаю, достала конфеты, прибавила огня в лампе и присела к столу. Мысли в голову лезли сумбурные и бестолковые, они перемежались воспоминаниями о волчьем вое и пережитом страхе, отдаваться им не хотелось, но и сопротивляться получалось не очень хорошо. Наверное, из-за мыслей Софья не сразу поняла, что в комнате она больше не одна. А когда поняла, не испугалась. Почти…