— Сколько тебе лет? — спросил Килиан, чему-то улыбаясь.

— Мне? — переспросил фрезеровщик и внимательно посмотрел на Килиана, которого он не знал, и потому колебался, отвечать или не отвечать. — Девятнадцать с половиной!

Парнишка проговорил это хмуро, словно делая одолжение, но Килиан выслушал его с подчеркнутой вежливостью и, не сказав ни слова, опять взял Купшу под руку и повел его к длинному столу, за которым занимались контролем и доводкой инструментов. За этим столом работали человек двенадцать. Купша по своей наивности решил, что это ювелиры, потому что все они были в серых халатах. Как-то давно в одном трансильванском городке он зашел во двор дома, на котором висела маленькая табличка «Ювелир и часовщик». Пройдя мимо мастерской, Купша впервые в жизни (он был тогда еще довольно молод) увидел в окне за работой часовщика с лупой в глазу и вообразил, что это и есть ювелир, так как второго слова на вывеске он не прочитал. Потом он слышал, что этих мастеров называют часовщиками, но у него в памяти навсегда запечатлелась маленькая вывеска с золотыми готическими буквами, которая произвела на него неизгладимое впечатление, и он думал про себя, что «ювелир» — это более благородное название часового мастера. Так он думал и до сих пор, не пытаясь найти этому объяснения и не нуждаясь в этом объяснении.

— Нравится? — снова спросил Килиан. — Ну, скажи, Купша! Что? Труднее или легче, чем таскать на себе рельсы?

Не дожидаясь ответа, Килиан медленно направился к выходу, кивнув Купше, чтобы тот следовал за ним. Купша с любопытством рассматривал все вокруг, особенно стенд для подгонки инструментов. Но большого удивления и уважения он не испытывал, так как считал, что все это не для него, что ему никогда не попасть в этот мир, и поэтому он смотрел на него с каким-то ленивым, равнодушным пренебрежением.

Через четверть часа они уже были во второй секции вагонного цеха. Купша дважды пытался сбежать от Килиана, чтобы пойти получить деньги, но тот, хотя вроде и не обращал на него внимания, однако и не отпускал от себя. Он только позвонил в кассу и сообщил Купше, что деньги он может получить до трех часов.

По мере того как они проходили по цехам, по мере того как Купша видел все больше и больше машин, станков, рабочих мест, людей, все нарастало и нарастало его удивление: сколько же народу знает Килиана, десятки, сотни? Все эти люди по-разному обращались к нему (одна сварщица лет сорока и какой-то маленький тщедушный рабочий даже кричали на него во весь голос), но все они так или иначе оказывали ему уважение, что заставляло Купшу робеть. Килиан вел себя с рабочими вовсе не так, как ожидал Купша. Ему несколько раз доводилось видеть, как люди, облеченные властью, пытаются сблизиться с рабочими, хлопают их по плечу, смеются вместе с ними, вызывают на откровенность, обращаются на «ты». Килиан же шел по цехам, мимо станков, обходя кучи наваленных деталей, или слушал, что ему говорили, начиная от самого простого рабочего до мастера и инженера, с каким-то усталым, хмурым, отвлеченным видом. Иногда он отходил от человека на половине фразы или прерывал его, спрашивая о каких-то пустяках, порой, выслушав важный, категорически поставленный вопрос, казалось, глубоко задумывался, а потом не отвечал ни единым словом и уходил, только пожав плечами. Купша ожидал, что люди, с которыми так обращается Килиан, тоже будут реагировать соответствующим образом: кричать или по крайней мере глядеть на него с молчаливой ненавистью. Но только один раз, когда Килиан повернулся спиной к рыжему слесарю, который продолжал что-то говорить, и равнодушно пошел дальше, Купша перехватил на лице рабочего выражение гнева и испугался, как бы тот в порыве ярости не стукнул Килиана зубилом, которое держал в руке. Самого Купшу это отношение Килиана к рабочим настолько поражало, что в конце концов он стал испытывать перед ним страх. Поэтому-то он и не решился настойчиво противоречить и подчинился, когда Килиан небрежно сказал ему, что в кассу он может пойти и попозже. Купша не понимал, что задумал Килиан, почему заставляет всюду следовать за ним, и поэтому его внутреннее беспокойство росло. Дважды он заговаривал о том, чтобы ему остаться на работе, но видя, что ничего из этого не получается, попытался получить у Килиана разрешение хотя бы на то, чтобы остаться жить в заводском общежитии, пока не подыщет себе другого места. Но Килиан либо коротко отказывал, либо переводил разговор на какие-то пустяки или общие темы, сохраняя все то же усталое выражение лица.

— Хочешь есть? — спросил Килиан, когда они проходили по вагонному цеху, где между каркасами огромных пятидесятитонных вагонов электросварщики тянули длинные кабели.

Купша вскинул на Килиана глаза, пытаясь угадать, не смеется ли тот, но заметив, что Килиан спокоен и серьезен, сказал:

— Не хочу. Только, может, мне уйти, у вас ведь свои дела…

— Тебе нравится моя профессия? — прервал его Килиан, перебираясь через кучу забракованных деталей, которые должны были отправить в переплавку.

— А вы мне и не сказали, что это у вас за профессия такая… А я, по правде сказать, не очень-то интересовался! — И, словно извиняясь за свой невежливый ответ, Купша улыбнулся какой-то детской улыбкой, которая странно выглядела на его обычно хмуром лице.

— А я вот хочу есть! — заявил Килиан, словно забыв о своем вопросе. — Если можешь еще немножечко потерпеть, то пойдем вместе… Эй, Стоян! — вдруг окликнул он высокого худого мужчину в синем халате, который шел вдоль стены. — Что это за детали?

— В литейном нету места, — ответил тот. — Сказали, пусть у нас полежат.

— Выбросьте их отсюда! — буркнул Килиан и зашагал дальше, не глядя на мастера, который, удивленно посмотрев в спину Килиану, поплелся между каркасами вагонов, бормоча, словно Килиан был все еще рядом с ним:

— Сами знаете, что на прошлой неделе был скандал с литейным и товарищ Кирьяческу нам запретил…

— Выбросьте, выбросьте их! — спокойно проговорил Килиан, потом вдруг остановился, повернулся к мастеру и пристально посмотрел на него, так что тот весь залился краской, словно сказал какую-то глупость. — Дай мне сигарету! — попросил Килиан и, закурив, осведомился: — А где товарищ Мартин?

— В министерстве, еще не приехал…

— Когда вернется, пусть зайдет ко мне, расскажет, что там и как. Я буду здесь до вечера.

— Было б лучше, если бы вы поговорили с ним после…

Но Килиан уже не слушал мастера, и тот, посмотрев Килиану вслед, торопливо зашагал прочь.

— Как ты думаешь, сколько ты