Она отвела взгляд и снова вернулась в комнату, присела осторожно на краешек помоста и раскрыла блокнот, собираясь сделать кое-какие записи. Но что-то определенно мешало ей сосредоточиться. Возможно, причиной тому была атмосфера этих покоев, девушка казалась себе захватчиком, вторгшимся в чужую жизнь и незнакомое пространство. Она все больше и больше нервничала. Несмотря на холод зимнего дня, руки Элизабет стали влажными, карандаш скользил между пальцами. Вдруг в одной из ниш позади помоста, на котором она сидела, ее взгляд привлек какой-то яркий предмет. Элизабет наклонилась и осторожно взяла его в руки. Крохотный осколок бело-синего стекла лежал у нее на ладони.

И тут ее опять настиг внезапный шум.

На этот раз им был не шорох птичьих крыльев, а звук чьего-то смеха, легкие быстрые шаги маленьких ног. Мимо двери пробежала молодая женщина в нарядных сапожках.

Стамбул, вечером 2 сентября 1599 года

— Вы посылали за мной, госпожа валиде?

— Что я велела, ты выполнила?

— Все сделано, госпожа. В точности как вы сказали.

Кира госпожи Сафие, еврейка Эсперанца Мальхи, старалась стоять, держась в тени. Зрение ее с годами ослабело, и теперь только в силу долгой привычки к общению с повелительницей она догадывалась, где та может находиться в момент их беседы. Ни одно из окон не освещало этот отдаленнейший из покоев валиде-султан, самое сердце ее апартаментов. Даже гнетущий зной летних полудней не мог справиться с толщиной его стен, с вечной прохладой фаянса; арабески, украшавшие изразцы, своим сине-зеленым и молочно-белым рисунком напоминали изящные морские анемоны; жаровня, расположенная в центре комнаты, наполняла воздух теплым благоуханием ароматической смолы.

— Ну так что, Мальхи? — Очертания человеческой фигуры у дальней стены чуть дрогнули. — Ты оставила тот сверток у хасеки?

— Карие Лейла была там, как вы меня предупредили. И я лично передала ей его, — проговорила еврейка, обращаясь к смутной тени. Помолчала неуверенно, затем решила продолжить: — Не очень мне это нравится, госпожа. Карие Лейла нынче уже… — она помедлила, подбирая слова, — стала забывчива. Как можем мы быть уверены, что она надежно припрячет то, что вы ей передали?

Недолгая пауза.

— Карие Лейле можно доверять, а остальное тебя не касается. Она будет прятать этот сверток в покоях хасеки до тех пор, пока мы его не заберем. — Прекрасное благозвучие голоса окрасилось улыбкой. — А когда сверток будет найден, Гюляе-хасеки ничто не сможет помочь. Даже сам султан не в силах будет спасти ее.

— Лекарю это не понравилось. — Эсперанца неловко переминалась с ноги на ногу. — Сомневаюсь, что мы сумеем заставить его еще раз участвовать в подобном.

Снова недолгое молчание, валиде Сафие обдумывает услышанное.

— Не могу сказать, что я так уж удивлена этим, — вздохнула она. — Хоть что-то говорит мне, что он и прежде занимался такими вещами.

— Но это было много лет назад, — заметила Эсперанца. — Я сказала ему, что его услуги нам могут и не понадобиться. Есть признаки, что мы преуспеем с другим планом.

— Правда. — Госпожа валиде опять задумалась над сказанным. — Хасеки следовало бы… э-э-э… увести в сторону, только и всего. Мне совершенно безразлично, каким образом. Уж очень она цепляется за нашего повелителя, он даже смотреть не хочет ни на какую из других карие. А это может стать опасным, и ему следует помочь справиться с этим. Ради нашего общего спокойствия.

Слабо тлевший крохотный осколок смолы внезапно вспыхнул и превратился в огненный язычок. Яркий отсвет выхватил из тьмы россыпь алмазов на кушаке валиде, отразился в сиянии камней в ее ушах, заблистал в драгоценных застежках корсажа. На пальце госпожи зеленым кошачьим глазом сверкнул изумруд Нурбанэ.

— А как другое дело? — осмелилась задать вопрос Эсперанца.

Облаченная в бархат фигура слегка шевельнулась и снова застыла в неподвижности.

— Разумеется, его обнаружили, о чем ты, как я уверена, уже осведомлена. Брел вдоль внутренней стены, окружающей наши сады.

— Невозможно! — Кира султанши от удивления всплеснула руками. — Ведь он был почти мертв, когда мы нашли его накануне.

— Так уж? — И снова тень тихой улыбки в мелодичном голосе. — Если ты так думаешь, значит, ты не знаешь Хассан-агу, как его знаю я. Маленький Соловей, может, и не мужчина, но имеет силу десятерых из них.

— Но как он мог выйти оттуда? Он же был в спальне, которая находится буквально здесь, прямо под нашими ногами. Оттуда нет иного выхода, кроме как через вашу комнату.

— Есть. В нашем гареме выходов много, но они не про тебя, Мальхи.

Эсперанца низко склонилась, выражая полное повиновение. Затем продолжала:

— Говорят, что все несчастья из-за корабля этих англичан.

— Кто говорит?

— Я думала, что сам Хассан-ага сказал…

— Хассан-ага не говорил этого. — Валиде коротко рассмеялась. — Сказал об этом евнух Гиацинт, которому я приказала это сделать.

— Но почему? — Изумление Эсперанцы стало почти беспредельным.

— Почему? — Сафие задумчиво посмотрела на нее. — Я всегда забываю о том, что ты, моя Мальхи, из другого народа. Ты так много знаешь о нас, но ты никогда не жила с нами. — Султанша пожала плечами. — Можешь назвать это хитростью охотника, если хочешь. — Она снова поймала изумленный взгляд еврейки. — Если дичь чувствует себя в безопасности, она становится беспечной, — объясняла она медленно, словно ребенку. — Разве ты не понимаешь, что когда тот, кто отравил Маленького Соловья — кто бы это ни был, — решит, что мы одурачены этой сахарной игрушкой, он опять покажет когти. Тут-то мы их и увидим.

— А англичане?

— Я велела арестовать одного из их людей, того, кто приготовил это лакомство. Он совершенно незначительное лицо. — Сафие беззаботно отмахнулась. — Если они не слишком глупы — а я уверена, что это так, — шума они поднимать не станут. Слишком уж важны для них те торговые соглашения, о которых они хлопочут. Как только дело будет закончено, мы его потихоньку выпустим.

— А когда Маленький Соловей поправится?

— Он не выдаст нас. Таковы правила для Маленьких Соловьев. Нам они давно известны.

По сигналу госпожи Эсперанца приготовилась покинуть комнату, оставив ту в одиночестве. Но в дверях она заколебалась, словно что-то припомнив:

— Есть еще одно, что меня тревожит, госпожа.

— Говори.

— Одна из ваших женщин. Новенькая. Та, которую называют Аннетта.

— Айше?

— Да. — Продолжительное молчание. — Она была в комнате новой наложницы повелителя.

— Они тебя видели?

— Видели. Но думали, что я их не вижу.

Сафие некоторое время молчала.