Об этой странице своей биографии я бы предпочел забыть.

– Что насчет вас? Вижу, вы научились управлять автомобилем. Необычное хобби для леди.

Автомобили, хотя и набирали популярность, пока оставались диковинами. К тому же покупатели ожидали, что их будут возить специально обученные люди. Мало кто хотел возиться с машиной сам.

– Недавнее увлечение, – беззаботно прощебетала леди.

Мы с Виктором невольно переглянулись. Насколько недавнее?

– Как долго вы за рулем? – не удержался от вопроса Эйзенхарт.

– В машинах или в неделях? – Не давая нам выбрать, она сама ответила на вопрос; – Четыре.

– Недели, я надеюсь?

– И машины тоже, – леди надавила на педаль газа сильнее. Расстояние между нами и Николасом Хардли стремительно сокращалось.

– В чем же причина их столь частой замены? – осторожно поинтересовался я.

– Слишком низко летали.

С пассажирского сиденья донесся ядовитый смешок.

– Возможно, потому что они для этого не предназначены?

Автомобиль резко остановился. Чтобы не повалиться вперед, я схватился здоровой рукой за спинку переднего кресла.

– Можете выйти, – предложила леди Эвелин, доставая портсигар. – Если вас не устраивает мой стиль вождения или что-то еще…

Эйзенхарт уставился на нее во все глаза.

– Вы с ума сошли?! Вы хоть представляете, что творите?

– Нет, – равнодушно бросила леди, закуривая сигарету. – Возможно, потому что вы забыли сообщить мне, в чем дело? Как в прошлый раз, когда пообещали рассказать, но я узнала обо всем из газет.

– Я был не прав, – скрепя сердце признал Эйзенхарт, как мне показалось, чтобы отвязаться. – Вы это хотите услышать? Мне плевать, как вы водите, плевать, если мы разобьемся. Теперь вы можете завести вашу проклятую машину?

– Нет.

– Что еще вы от меня хотите?!

– Извинений. Нормальных. И обещания, что это больше не повторится. Не люблю, когда меня используют вслепую.

Ровно ту же фразу я сказал Виктору, когда он впервые попросил меня о помощи…

– Леди, – выплюнул Эйзенхарт, – если из-за вас я упущу…

– Не упустите, – перебила его леди Эвелин. Ее руки любовно погладили обтянутый кожей руль, – Это «Луиза Н6». Развивает скорость до девяноста четырех километров в час за двадцать секунд. Она догонит вашего преступника за считанные мгновения. Если вы дадите слово, когда все закончится, прийти ко мне и поведать все то, что должны были рассказать еще тогда.

– Клянусь.

Когда автомобиль тронулся с места, стало ясно, что раньше мы видели далеко не всю его мощность. Проспект за окном слился в одно размытое пятно, а я покрепче ухватился за подлокотник.

«Луиза» действительно была способна догнать автомобиль Хардли. Стремясь избавиться от преследователей, тот нырнул в один из прилегавших к проспекту переулков.

Это было умно. На прямой дороге у Хардли не было ни одного шанса, однако здесь, в старых кварталах, где узкие улочки проложили задолго до появления автомобилей, леди Гринберг была вынуждена сбавить скорость.

– Не переживайте, доктор, – утешила меня леди Гринберг, лихо вписываясь в очередной поворот. – Возможно, за рулем я не так долго, но километров накрутила достаточно. Это так… невыносимо. Сидеть все время взаперти из-за траура. Я не могу еще появляться на людях, поэтому часто беру машину и выезжаю на целый день.

Я обратил внимание на тоску в ее голосе. И на то, что за исключением набивного гардарикского платка в ее внешности не осталось ярких пятен. Даже канареечные перья в волосах были спрятаны под шапочку черного ханского меха. Действительно, барон Фрейбург умер менее полугода назад. По обычаям, эти месяцы леди Эвелин должна была провести, не выходя из дома и не принимая посетителей. Зная, что ее и покойного барона Фрейбурга не связывали никакие отношения, кроме деловых, я не подумал, что леди Эвелин будет соблюдать декорум. Оставалось только посочувствовать ей: при знакомстве леди Эвелин показалась мне деятельной натурой. Подобное заточение должно было переноситься ею тяжело.

– Раз мы заговорили о трауре… Вы не получили наследство? – подал голос Эйзенхарт, не отрывавший взгляда от преследуемой машины.

– Ах да, – недовольно покосилась на него леди. – Когда спустя несколько недель тишины газеты разразились статьями об убийстве Ульриха ревнивой любовницей, я очень удивилась. Но представьте себе мое изумление, когда со мной связался поверенный Ульриха и объявил меня единственной наследницей. Не ваша работа, детектив? В любом случае, я отказалась.

– Моя, – легко признался он. – Я подумал, общественности не обязательно знать всю правду. Но отказаться от права наследования? Почему? Разве вам не нужны были деньги, чтобы уехать в колонии? Вы не получили наследства вашей бабушки, но дохода с продажи замка Фрейбурга должно было хватить.

– Я передумала. Нашла кое-что, ради чего стоит здесь остаться.

Мы не успели узнать, что именно. Лобовое стекло неожиданно звякнуло и пошло трещинами вокруг небольшой дырочки прямо посередине.

– Кажется, в нас стреляют.

– А ведь я был уверен, что после четырех пуль в плечо двигать правой рукой он не сможет, – пробормотал Эйзенхарт. – Ошибся.

Второй выстрел заставил его отнестись к опасности серьезнее.

– Пригнитесь! – крикнул он леди Эвелин.

– Еще чего! Если вы не заметили, мне нужно видеть, куда ехать, иначе мы разобьемся.

Машина опасно вильнула. Только эта случайность позволила нам избежать третьей пули.

Тонкие пальцы напряженно сжали руль, однако, насколько я мог судить по ее мимике, леди была скорее рассержена, чем напугана.

Мне вспомнилось, насколько хладнокровной, даже отрешенной она выглядела, когда пришла в полицейское управление после покушения. Тогда меня восхитило ее самообладание. В данной ситуации оно стало отдавать чем-то неестественным. Другая женщина на ее месте давно бы билась в истерике…

– Сколько еще у него выстрелов? – вместо этого практично поинтересовалась она у Эйзенхарта.

– Девять. У него два военных «Кригера» на шесть патронов каждый.

– Будем надеяться, что он не попадет в бензобак.

Словно услышав ее, следующий выстрел Хардли направил ниже. Как и два последовавших за ним.

– Шины, – возмутилась леди Эвелин. – Он стреляет по шинам!..

Мы и сами это поняли, когда после громкого хлопка машина просела на один бок, и все завертелось. Теряя управление, леди Гринберг ударила по тормозам, но было слишком поздно. Последним, что я запомнил, прежде чем закрыл глаза, была кирпичная кладка стены.

Доктор