* * *

Гурьева: Подземные воды заливают. Ведь на Станкевича 4, кв. 1 давно умер старик. Когда ж это было? Ну, ей-богу, дедушка тот еще в апреле помер, комната стоит пустая, а мы в воде брызгаемся. Несправедливо! И еще на Герцена 22, кв. 8 тоже ктой-то помер. Там 12 метров. (Подвал на ул. Неждановой, д. 8, кв. 25.)

* * *

19 окт. 63 г.

Всё так и даже гораздо хуже. Подвал глубиной 4 метра. Темно. Пол покрыт фанерой. Под фанерой – вода. Высота – полтора метра.

Слава отказался ходить в детский сад:

– Мальчишки дерут за уши. Не пойду ни за что! (на этих словах откуда-то выскочила овчарка – с теленка! Я не дрогнула!)

Мать:

– Похлопочите, чтоб дали нам две комнатки на Герцена д. 22, кв.18 – там 12 и 16 метров. И соседи такие хорошие.

– А почему вы думаете, что соседи хорошие?

Мать:

– Наши девочки им почту носят. А почтальон первый знает, какая квартира – скандальная или нет. Первый признак – почтовый ящик общий. Если бы скандальные жильцы, они бы знаете сколько ящиков понавесили бы? Ну, что вы… первый признак…

* * *

25 октября 63 года.

Депутатская комиссия при ЖЭКе. Постановили – НЕМЕДЛЕННО ПЕРЕСЕЛИТЬ! Со снятием с очереди.

Наталья Никитична:

– Согласна, согласна, на всё согласна! Только бы выбраться из подвала!

Пятая речь председателя домкома. Очень длинная

– Я хочу про очень больной вопрос. У нас в доме 11 по Станкевича освободилась отдельная квартира, но мы ее почему-то не распределяем. А семья бывших Ножкиных живет между небом и землей. Мы очень крайне возмущены, и получается, что семья бывших Ножкиных скитается в зимнее время, где день, где ночь. У них, можно сказать, аварийное положение. Я не преувеличиваю, а говорю, как есть в натуре. И такое издевательство нетерпимо.

Председатель депутатской комиссии:

– Вы утрируете!

– Ну и что, что утрирую? Зачем у вас такое соображение? Мое соображение должно быть самое верное, потому что я самое нутро знаю, и это нутро я вам сейчас докладываю. Вы хотите бывших Ножкиных на Огарева три, а туда в открытую форму ТБЦ никого вселять нельзя.

Председатель депутатской комиссии: – Вы вот вовремя не бунтуете, а post-factum начинаете выискивать факты.

– Какие такие факты, когда семья бывших Ножкиных состоит из, значит, пяти человек? Но беда в том, что Ножкин этот отчим и категорически протестует. Вот что создает трудность. Надо правильно осветить вопрос, почему, дескать, не берет он площадь на Огарева три. Тут не только в том причина, что якобы много на одну семью, и притом открытая форма ТБЦ, тут вспомните недавний случай, когда натолкнулись на излишки. А на самом деле ошибка, что не подключили мужа в учетное дело жены, и он, как отчим, протестует. А как же разрядить обстановку? Тут говорят: в кухне не повернуться. А чего им вертеться? Они живут между небом и землей, они куда хочешь поедут, не то чтоб на кухне вертеться. К чему я веду разговор? Ножкин этот, отчим, претендует, а раз он претендует, я поддерживаю.

Второй приход Розы Григорьевны Купчик

– Товарищ депутат, мы все очень волнуемся. Мальчик Сема волнуется. Вы от нас ушли со смутным лицом, и сын Сема сказал: она подаст на папу в суд. И тогда я буду грызть свою совесть. Пойди, мама, к депутату и скажи, чтоб она не подавала в суд.

Ну, вот я пришла и говорю, а сама думаю: чего он его жалеет? Ведь отец его в пятницу так избил, что разбил какую-то косточку в носу. Кровь лилась рекой. Отец даже сам испугался и даже плакал и прощения просил. Я глядела и думала: эх, было бы так всегда. Мальчик такой хороший, что поискать. Он хочет кончить восемь классов и пойти по радио. Говорит: куплю тебе пальто и ботинки. А я говорю: хорошо, если на шнурки хватит. Если бы муж меня бросил, это очень хорошо было б. Но не бросает. Может, потому, что я безответная? Безответные на дороге не валяются. Он и сам говорит: я такую дуру, как ты, больше не найду.

Так вот, товарищ депутат, вы на него в суд не подавайте. Сема вас очень, очень просит.

* * *

А пьяный Купчик ночью орет Семе: «Я тебя убью, как Петр I убил своего сына. Я тебя родил – и я тебя убью!»

Шестая речь председателя домкома

…И еще я хочу сказать про доверие. Мы говорим: доверие, доверие. А что получается? Приведу пример. Мы взяли на учет гражданку Гришкину. У нее было аварийное положение, и это побудило о том, чтобы дать ей комнату. И на днях что делает Гришкина? Она быстро находит себе мужа. Как в сказке. За неделю у ней появился муж. Подумайте, за неделю! Это что ж такое? Она именует себя кандидатом каких-то наук, уж не знаю, какие такие науки она преподает, если она как на железной дороге разбойник. Снимай пальто.

Не прерывайте меня, а давайте последовательно.

Теперь эта Гришкина вдвоем с мужем объединяют свои площади и обмениваются на отдельную двухкомнатную. Провели вокруг ЖЭК, как говорится. Вот к чему приводит доверие. Я за доверие, но давайте проверять!

Третий приход Р. Г. Купчик

– Ах, товарищ депутат, если бы вы знали, какое горе: Сему сбила машина. У Театра имени Пушкина. Лежит в больнице с сотрясением мозга.

Когда Сема очнулся, он знаете что сказал? «Я возьму вину на себя, мне водителя жалко».

Вот как он сказал. Товарищ депутат, видели вы еще таких детей?

Р. Г. Купчик родилась… в Париже.

– Прекратите записывать! – требование судьи.

Фрида Вигдорова не прекращает.

– Отнять у нее записи! – выкрик из зала.

Вигдорова записывает. Иногда украдкой, иногда открыто.

– Эй вы, там, которая пишет! Отнять у нее записи, и всё тут!

Фрида продолжает упорно. Да и как же не писать, удержаться? Тут каждая фигура из Гоголя, Салтыкова-Щедрина или Зощенко. Заседатели, общественный обвинитель, судья. Что ни слово судьи – то образец беззакония, что ни слово обвинителя – то бессвязный рык воинствующего невежества. Что ни справка – то подлог. Судят литератора, а собрана аудитория, наименее подготовленная к восприятию литературы.

Жизнь – великий художник, но и ей редко удается создать явление такой выразительности, такой безупречной оконченности. Судят не кого-нибудь, а поэта, и не за что-нибудь, а за безделье, за тунеядство. На суде столкнулись две силы, извечно противостоящие друг другу: интеллигенция и бюрократия. Сила одухотворенного слова и сила циркуляра, казенщины.