chitay-knigi.com » Современная проза » Революция - Дженнифер Доннелли

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 102
Перейти на страницу:

И я постаралась выкинуть его из головы, но всю дорогу до библиотеки напевала себе под нос «Asleep».

Теперь я оглядываюсь в поисках архивных кротов с тележками, но они еще не вышли из своего подземелья. Видимо, придется ждать, и я достаю дневник. Я захватила его с собой, чтобы почитать за обедом, пока библиотека будет закрыта.

Открываю его с надеждой — еще большей, чем вчера ночью. Я надеюсь, что Алекс выжила. И что Виржиль сегодня вечером мне позвонит. Во мне столько разных надежд, что самой страшно.

5 мая 1795

Стражники до сих пор меня не поймали. Я еще жива. Моя рана так и не загноилась. Возможно, я протяну достаточно долго, чтобы дописать эту историю.

До моего ранения, до погони, я начала рассказывать про штурм Версаля. Мы все сумели его пережить.

На рассвете генерал Гош, один из командиров Парижской гвардии — той самой, что напала на дворец, — узнал о ночных событиях и пришел на помощь королю. Гош и его люди вытеснили мятежных гвардейцев из дворца. Затем прибыл генерал Лафайет и добился перемирия, убедив короля выйти на балкон и обратиться к народу. Король с важным видом заявил, что переезжает в Париж, дабы наслаждаться там преданностью своих добрых подданных, — я же говорила, что он был глупцом.

Потом Луи-Шарля и его родных увели, а меня вышвырнули, словно мусор. Я хотела следовать за Луи-Шарлем, но гвардейцы вытолкали меня из королевских покоев, и я вновь оказалась в Зеркальном зале. Несколько бледных растерянных слуг убирали трупы. Другие метались по комнатам, пакуя платья, туфли, белье, духи — все, что могло понадобиться королеве в пути. Некоторые просто бродили как потерянные.

— Мадам, заклинаю вас, возьмите меня с собой, — плакала маленькая судомойка, хватаясь за рукав фрейлины. — Я умею готовить и присматривать за детьми. Умоляю, мадам!

Слуги и служанки, трубочисты и кухарки, конюхи и садовники — им всем велели убираться. Они больше были не нужны, поскольку Версаль кончился. Король и королева отныне поселятся в сыром разваливающемся дворце Тюильри и будут там жить под домашним арестом.

За оградой толпа все еще пела, кричала и танцевала. Какая-то женщина визжала: «Свобода! Свобода для всех и каждого!»

Свобода. Они выкрикивали это слово всю ночь, снова и снова, и размахивали полотнищами, на которых оно было начертано огромными буквами. Неужели она вот такая, эта их свобода? Если да, то я не желала иметь с ней ничего общего. Что значила для меня свобода? Что я могу пришпиливать дурацкие ленточки к своей шляпе? Распевать глупые песенки? Что я вольна вернуться в Париж и помереть там с голоду?..

На ступенях дворца кто-то вытирал лужу крови. Кто-то собирал осколки стекла, и они сыпались в ведро с нехорошим, тревожным звуком.

Я его узнала, этот звук. Так разбиваются мечты.

35

— Мадемуазель, вот ваши материалы.

Голос застает меня врасплох. Я снова с головой провалилась в дневник.

— Что? — переспрашиваю я. Получается слишком громко.

Кротоподобный служащий передо мной прижимает палец к губам.

— Это ваш заказ, — объясняет он, показывая на тележку с коробками. — Пожалуйста, распишитесь. Здесь пять коробок. В одной — свидетельство о смерти и завещание Амадея Малербо. В трех — его ноты. В последней — личные бумаги.

Он складывает коробки на мой стол и протягивает мне бланк для подписи.

— Поняла, спасибо, — вздыхаю я. — Кстати, вы не в курсе, почему нет свидетельства о рождении?

— Прошу прощения, чего нет?

— В архиве есть свидетельство о смерти, но нет свидетельства о рождении. Как так получилось?

— А в котором году он родился?

Я знаю, когда он умер и сколько ему было лет, поэтому я быстро подсчитываю в уме и отвечаю:

— В тысяча семьсот семьдесят пятом.

Крот улыбается.

— Ну, это еще до Революции. Вероятно, свидетельство о рождении было уничтожено в ходе многочисленных беспорядков в Париже. Или во время обстрела. Или, скажем, сгорело при пожаре. Или испортилось от сырости, архивы ведь часто хранились в подвалах. А если Малербо родился в провинции, есть шанс, что оно до сих пор пылится в закромах какой-нибудь местной ратуши.

Он кладет подписанный бланк на тележку и собирается уйти, но внезапно оборачивается.

— Хотя… — он задумывается и умолкает.

— Что?

— Есть еще вероятность, что он по рождению вовсе не Амадей Малербо. Возможно, его звали иначе. Документы о рождении и смерти перечислены у нас в каталоге, по годам. Если желаете, можете посмотреть.

Об этом я не подумала.

— А сколько записей за тысяча семьсот семьдесят пятый год?

— Несколько тысяч.

— В таком случае нет, спасибо. У меня один день на все, а не целая жизнь.

Крот исчезает, и я принимаюсь за дело. Уже десять пятнадцать, а мне столько предстоит успеть до обеда. Я начинаю открывать коробку со свидетельством о смерти, когда раздается громкий противный стук.

Я поднимаю голову. Это Ив Боннар. Он стучит по стойке молотком.

— Номер двенадцать! Пожалуйста, наденьте перчатки! — гавкает он.

Двенадцатый номер — это, конечно же, я. Остальные читатели бросают на меня взгляды, полные такого негодования, точно я на их глазах кого-то убила.

— Виновата, — отзываюсь я, надеваю перчатки и залихватски козыряю Иву Боннару. Он недовольно прищуривается и поднимает палец. Значит, первое предупреждение, без вариантов.

Я открываю коробку и бережно вынимаю свидетельство о смерти и завещание Амадея Малербо. Только сухие факты. Он умер в возрасте пятидесяти восьми лет, у себя дома. У него не было ни жены, ни детей, и он оставил все свое состояние Парижской консерватории. Ни в одной бумаге нет для меня ничего нового, но сами по себе документы выглядят впечатляюще — каллиграфия с причудливыми завитушками. Можно будет использовать их как визуальное приложение к докладу.

Дальше я открываю коробку с личными бумагами и принимаюсь их перебирать. Расписки. Целая куча расписок, за все на свете — покупка лошадей, мебели, одежды, повозок. И здесь же письма от нотных издателей, владельцев концертных залов, приглашения от частных лиц дать концерт у них дома. Среди прочих мне попадается письмо от скрипача и композитора Паганини, с обратным адресом в Лондоне. Я с благоговением открываю его, надеясь узнать что-нибудь, до чего еще не докопались другие исследователи, например обнаружить пространные, глубокие и интересные рассуждения о музыке.

Но увы. Паганини на протяжении всего письма ругает английские дороги, английскую публику, сырость постоялых дворов, отвратительную погоду и скверную английскую еду. Под конец он обещает заехать в Париж в июне, по пути в Геную, и выпить с дорогим другом Малербо кофе в его саду под сенью красных роз.

1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 102
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.
Правообладателям Политика конфиденциальности