Существовала одна-единственная вещь, которую она могла сделать. Решительно повернувшись, Маркейл достала из сундука сорочку и голубое утреннее платье, быстро переоделась, свободно собрала наверху влажные волосы и сунула ноги в голубые замшевые полуботинки, а затем взяла накидку и, открывая дверь, набросила ее на плечи.

Когда она повернулась, чтобы запереть дверь, большая теплая рука забрала у нее ключ.

Маркейл поняла, кто это, в ту же секунду:

— Уильям? Что ты здесь делаешь?

Письмо Уильяма Херста брату Майклу, написанное на палубе «Хитрой ведьмы».

«Новая информация об амулете нашей знаменитой семьи, извлеченная на свет мисс Смит-Хотон, крайне интересна. Сгораю от нетерпения узнать, что тебе стало известно после перевода папирусов.

Однако я уверен, что для меня это не в такой степени познавательно, как для тебя. Последние полгода ты все больше и больше пишешь о поисках семейного амулета и все меньше и меньше о других своих исследованиях — о тех, что оплачивают твои счета и преумножают твою славу путешественника. Конечно, замечательно, что ты хочешь вернуть амулет в наше семейное хранилище, но тебе нужно быть осторожным и не терять из виду свою главную цель — пополнение своих коллекций. Говорю по собственному опыту, что очень печально, когда забываешь о своей жизненной цели. Однажды я отвлекся от своей цели и до сих пор жалею об этом».

Уильям смотрел в фиалковые глаза Маркейл и мысленно задавал себе тот же самый вопрос. Он успел проделать весь путь до конюшни, прежде чем понял, что меньше всего ему хочется быть где-то, где нет Маркейл. Уильям не знал, почему позволил ей отослать его, и это выводило его из себя.

Что было в ней такого, что заставляло его думать о ней постоянно? Что бы это ни было, он решил без промедления положить этому конец.

Уильям как раз подошел к ее двери, но, услышав, как в замке поворачивается ключ, быстро отступил в сторону, чтобы не мешать ей выйти. От Маркейл слегка пахло лавандой, ее кожа порозовела, а волосы были свободно собраны на макушке.

До этого момента у Уильяма не было никакого плана, он просто хотел быть рядом с Маркейл, но в ту секунду, когда он увидел, как она с удивлением смотрит на него фиалковыми глазами, прячущимися в тени длинных ресниц, он понял, чего хочет.

Он потянул Маркейл обратно в комнату и запер за ними дверь, а потом снял накидку, бросил ее на кресло и развязал шейный платок.

Маркейл с удивлением смотрела на него, но не сделала попытки отпереть дверь или вытолкать нежданного гостя. Это обнадеживает. Уильям снял куртку и расстегнул жилет.

— Ты не хочешь тоже раздеться? Одному будет как-то скучновато.

— Не знаю, — натянуто ответила она, но, невольно ухмыльнувшись, потянулась руками к шнуровке, словно поддаваясь соблазну.

Спрятав улыбку, Уильям придвинул кресло к камину и, сняв сапоги, поставил их на плиту перед огнем.

— У меня есть девиз, касающийся занятия сексом.

— Попробую угадать. «Часто и бурно».

— Нет, но тоже вполне подойдет, — усмехнулся Уильям и, встав, бросил на кресло жилет и шейный платок, а потом стянул через голову рубашку, и взгляд Маркейл остановился на его груди. — Мой девиз: «Счастье превыше вожделения». Так что если это сделает нас счастливыми, почему нет?

Маркейл развязала шнуровку, но не сделала ни одного движения, чтобы распустить ее, а Уильям снял бриджи и бросил их к остальной своей одежде.

Взгляд Маркейл медленно спускался от его плеч к животу и уже проснувшемуся естеству. Ее глаза расширились, но она скользнула взглядом вниз по его бедрам и дальше до самого пола.

— Если ты хочешь, чтобы я ушел, просто скажи, и я выполню твою просьбу, — невинным тоном предложил Уильям.

— Ты раздеваешься, — ее взгляд метнулся к его поднявшемуся члену, — и только потом спрашиваешь, хочу ли я, чтобы ты ушел?

— Я надеялся, что смогу убедить тебя позволить мне остаться, — ухмыльнулся он распутно и самоуверенно.

— Я это вижу.

Он пожал плечами.

— Кровати в конюшне слишком… — он окинул взглядом изящную фигуру Маркейл, — жесткие.

— Значит, ты здесь, потому что эта кровать более удобная? — Маркейл рассмеялась низким веселым смехом. — И это все?

— Разумеется, нет. — Он усмехнулся. — У меня есть более приятные причины, чтобы остаться. — Он пересек комнату и, наклонившись, потерся грязным подбородком о ее нежную щеку. — Что скажешь, Маркейл? Мы разделим с тобой это королевское ложе. Или ты выгонишь меня обратно под дождь, чтобы я спал на соломе? — Его теплое дыхание коснулось ее уха. — Это было бы страшным расточительством, а мы и так уже потратили впустую слишком много времени.

Пока он терся подбородком о ее щеку, Маркейл стояла с закрытыми глазами, а теперь сделала глубокий вдох, крутя в пальцах шнуровку.

— Я должна сделать признание.

— Да, любовь моя?

Он прикусил ей ухо.

— Когда ты приехал, я хотела поскорее увидеть тебя. У нас осталось так мало времени, и я хотела… я хотела этого.

От ее слов Уильяма захлестнула теплая волна. Не имело значения ни прошлое, ни то, что могло ожидать их в будущем. Имел значение только этот момент. Это был еще один урок, который Уильям усвоил за многие годы: жизнь — это подарок, и нельзя тратить время на обсуждение деталей. Он противостоял многим штормам, многим опасностям, многим болезням, многим кровожадным пиратам и знал, что каждое мгновение жизни ценно и прекрасно. А по необъяснимой причине мгновения, проведенные с Маркейл, были вдвойне такими, и непозволительно потерять даже несколько из них.

Уильям просунул руку ей под волосы и притянул Маркейл ближе, а она прильнула к нему, словно наконец-то отыскала свое законное место. Закончив распускать ее шнуровку, он спускал ей с плеч платье и, нагнувшись, целовал каждый открывающийся дюйм кремовой кожи.

Она затаила дыхание, когда он скользнул губами по ее ключице, и этим еще больше воодушевила его. В сопровождении потрескивания огня и вспышек пламени Уильям всерьез принялся за соблазнение. Он покусывал и поглаживал Маркейл, все больше и больше обнажая ее, и когда ее сорочка, наконец, упала на пол, провел руками вниз по ее шелковой коже, восхищаясь всеми выпуклостями и впадинами. Его тело настоятельно требовало ее прикосновений.

Никогда еще Маркейл не была одновременно такой измученной и невероятно довольной. Ее кожа звенела там, где ее касались его губы; ее тело тянулось к нему. Маркейл погладила его широкую грудь и почувствовала, как под ее ищущими пальцами вздулись мускулы.

Уильям был настоящим мужчиной, состоящим из твердых плоскостей и упругих мускулов, и Маркейл охватило непреодолимое желание потрогать и попробовать их все. Ее руки скользнули вниз по его животу к бедрам, а затем она потянулась к его возбужденному естеству.