К счастью, японская кампания оказалась скоротечной. За два месяца управились. Дед воевал осторожно, но по инерции имел глупость как-то отличиться на этой необязательной войне. Поэтому, когда он написал рапорт, вместо отставки получил погоны майора и назначение начальником погранзаставы на границе с Монголией. Что же до посаженного отца, то в особом отделе ему доброжелательно объяснили: «Ведь не политический, не к ночи будет сказано, а уголовник. Уголовники они вообще социально близкие, тот же пролетариат, только в профиль». Избежать демобилизации в сорок пятом было невиданной удачей для офицера. Как лотерейный билет вытащить. Хорошие пайки, большие зарплаты. А на гражданке еще устраиваться как-то надо. И потом, если ты в двадцать один год майор, то есть все шансы стать к тридцати генералом. Поди плохо? Но деда уже достала война, в печенке она у него сидела. Настрелялся, хватит. Даже когда-то радовавшую его форму возненавидел. Он в Москву хотел, на Воздвиженку, дышать сладким воздухом Кремлевской набережной, ходить в кино, есть мороженое, учиться в институте на инженера-строителя, работать, руками что-то делать. Жить ему хотелось нормальной человеческой жизнью, истосковался он по ней. В шестнадцать лет ушел из дома, и все, что видел, – смерть, грязь и кровь. Да и Муся за четыре года в Иркутске соскучилась по столице. Девушка расцвела необычайно. Все, кто носил брюки, проходу на улице не давали. Она вела себя строго – замужняя все-таки женщина. Но все-таки женщина! Приятно пройтись по Арбату в красивом платье и шляпке и чувствовать на себе восхищенные взгляды. А какие взгляды на границе с Монголией, какой Арбат, какое платье и шляпка? Кому их там показывать, полевым грызунам? Степь да степь кругом… Но делать нечего, с государством не поспоришь. Поехали.

Не так все плохо оказалось, как мнилось на родной Воздвиженке. Чистое поле, конечно, и тушканчики кругом, шокированные нашествием свалившейся неизвестно откуда Красной армии, но красивое чистое поле. С потрясающими закатами, удивительным синим, без единого облачка, небом и невероятной величины звездами по ночам. Поначалу мыкались в одолженных у добрых монголов юртах. А потом ничего, быстро справили ладные деревянные домики с печками, выкрасили их в веселый желтенький цвет и зажили. Славику такая служба нравилась. До ближайшего начальства – сто двадцать километров по бездорожью. Солдаты и офицеры все знакомые – ничего объяснять не надо, войну вместе прошли. А главное, Муся рядом и жилье свое, отдельное. Самый красивый и уютный командирский домик на живописном пригорке. Как будто и не было войны, как будто попали они на таинственный остров из любимой книжки Жюля Верна. И обосновались там, и зажили по-человечески. А Сталин, разрушенная страна, НКВД, ГУЛАГ там где-то остались, за бескрайним океаном, в другой, фантастической почти жизни. Во сне. Муся как женщина, а значит, существо намного более практичное, восторгов Славика по поводу дикой природы и удаленности от цивилизации не разделяла. Но и не роптала. Ну и что, что удобства во дворе! Не беда, что ночами на действительно красивую луну воют самые настоящие волки! И к морозу можно привыкнуть, подумаешь, минус сорок пять, в Иркутске, бывало, и до пятидесяти доходило. Зато Славик каждый день возвращается домой, замерзший, немного усталый, но живой и здоровый. Домой, к ней… Счастье невиданное, повезло! Дождалась! Их сладкие медовые месяцы пришлись на суровую степную зиму. Плевать. Они любили друг друга и отогревали после ледяных военных лет. Есть, оказывается, на свете радость, а не только грязь, голод, кровь и бесконечная отупляющая усталость. Можно, оказывается, засыпать в теплой постели с любимым человеком. Можно долго, никуда не торопясь, любить его ночью под веселый и уютный треск дровишек в печи. А утром, что совсем уж невероятно, можно открыть глаза и встретить взгляд любимого. И не бояться, что его убили. И знать, что завтра так будет, и послезавтра, и всегда. Счастье, оно возникает в самых неожиданных местах, как диверсионная группа из неведомых райских миров. Счастье взрывает плотины страха и неуверенности, затапливает исстрадавшееся сердце медом спокойствия и любви. Баюкает, расслабляет, притупляет бдительность. Вот такое оно, людское счастье. Правда, есть у него один, но существенный недостаток. Диверсионная группа не предназначена для ведения затяжных позиционных боев. Лихой, скоротечный набег, взрыв, натиск и исчезновение – тактика настоящих диверсантов. Славик, как командир спецподразделения, должен был это знать. Он и знал, но забыл, наслаждаясь мирной жизнью с Мусей в уютном домике на красивом пригорке. А Муся и не знала никогда. Дело в том, что счастье может быть каким угодно: выстраданным, трудным, поздним, даже незаслуженным. Не может быть оно только долгим.

Все началось с приятного и в общем-то закономерного события. В январе сорок шестого Муся забеременела. Казалось бы, чего плохого? Радоваться нужно. От любви рождаются красивые, здоровые дети. После войны, с ее горами трупов, каждый ребенок как взятая высота был, как победа, как еще одно доказательство наступившей мирной жизни. Славик мечтал о девочке, похожей на Мусю. Вот родится она, положат они ее в колыбельку, выстроганную плотником-солдатом, и заживут все вместе в веселом желтеньком домике еще счастливее. Вдвое, нет, вчетверо счастливее, потому что лишь с рождением ребенка семья семьей становится и счастье растет по экспоненте. Муся тоже радовалась, но к ее радости примешивалось беспокойство. Включилась в ней неведомая ей самой программа. Женщина, женщина в ней распускалась. А в женщину, какая бы она железная и выносливая ни была, на самом глубоком, почти животном, инстинктивном уровне, зашит страх за будущего детеныша. Сберечь, сохранить, обеспечить лучшие условия для выживания. Хорошо по ночам в глухомани под треск дровишек наслаждаться романтикой с любимым мужем. А с ребенком нехорошо. До ближайших людей сто двадцать километров, до врачей – все двести. Не доехать. Аккуратно, исподволь начала она пилить деда. Славику, в принципе, уже все нравилось. Да бог с ней, с Воздвиженкой! Здесь природа, здесь свобода, здесь Муся, – что еще для счастья нужно? До последних своих дней мой дед оставался правильным московским пацаном, начитавшимся «Трех мушкетеров» и Жюля Верна. А уж в двадцать один год… Свою порцию мушкетерских приключений к тому времени Славик уже получил с избытком, наступала пора Жюля Верна. Нужно было залечь на дно, как капитан Немо, пожить хоть немного в покое, растопить замерзшую душу…

Но случилась с моими бабушкой и дедушкой архетипическая, можно сказать, история. Изгнание из рая. И опять из-за Евы. А точнее – из-за любви к Еве, а еще точнее – просто из-за любви. Если кто не знал, все мы на этой земле оказались из-за любви. У Господа очень тонкое чувство юмора. Создал он первому человеку друга и помощника из его ребра. А когда полюбил первый человек своего друга, оказалось, нельзя в раю любить. Все можно, а любить нельзя. Пошли вон на землю в поте лица хлеб свой добывать, а Еве вдобавок еще и рожать в мучениях, и страдать кровотечением каждый месяц, и зависеть от Адама во всем. Смешно, правда? С другой стороны, если вдуматься, все не так просто. Ну оставил бы Бог первых людей в раю, и чего? История закончилась? Год там сидят птичек слушают, два года, сто лет, тысячу, вечность. Где развитие сюжета? Где движуха, где полеты в космос, социальные сети, картины Леонардо да Винчи, скульптуры Микеланджело и фуги Баха? Скучно и неинтересно птичек вечность слушать. Я полагаю, Господь – самый первый и самый гениальный во вселенной драматург. Нужно было какой-то конфликт придумать, толчок дать забуксовавшему сюжету. Вот он и придумал. А что может быть лучше любви? Эта ось все выдержит. На ней любой сюжет будет вертеться как ужаленный. Весь мир эта ось выдержит. С тех пор и завертелось. Крутимся помаленьку. И много чего интересного происходит…