– Да от дружины самые козни-то и шли! – утирая усы и кудрявую короткую бороду, говорил Владимир. – Ну-ко вспомни, кто отца моего предал? Кто Олега с Ярополком стравил, кто убил их обоих? А? То-то и оно, что дружина!

– Без дружины нельзя! – сокрушался старый воевода.

– Кто говорит, без дружины! – соглашался князь. – Но и та, что была, не надобна.

– Новые люди нужны! Верные! Княжеские! – обгладывая кость, говорил изголодавшийся в походе воевода. – А вот я помню, к тебе какой-то, сказывали, приходил, тот, что мурому Солового во дворе твоем теремном зарезал. Где он? Он ведь служить шел и, видать, от души к тебе рвался. Где?

– А кто его знает! – ответил, стараясь казаться беспечным, князь. – Пришлось его в погребе закопать. Должно, и сейчас там.

– Ты что! – Добрыня швырнул кость на серебряное блюдо. – Ты что, вовсе, что ли, совести не имеешь?! Зима ведь прошла, а он у тебя все тамо? Он же тебя от врага лютого спас!

– А что я мог поделать? Тут вся дружина, как стая волков, глядела…

– Ну!.. – сказал Добрыня, не находя слов… – Ну! Я таких, как ты, не встречал! Будто тебя и не баба рожала!

– Погодь! – крикнул князь.

Но Добрыня отшвырнул ширинку которую расстелил на коленях, чтобы не запачкать рубаху.

– Чего ты разошелся! – кричал ему Владимир.

– Как тебе служить?! Как тебе служить, скажи ты мне, племяш мой дорогой, ежели от тебя такая благодарность?!

– А как мне его было помиловать при всем честном народе?! А? У меня самого тогда голова на ниточке болталась.

– Не голова у тебя, а бубенец пустой! Только звонить и можешь!..

– Да ладно тебе! – примирительно и хитро сказал князь. – Сказывают, он христианскому Богу веровал… Вот ежели Бог это истинный, стало быть, и храбр тот жив пребывает!

– Тьфу! – Добрыня с досады плюнул Владимиру под ноги, и Владимир побелел. Но Добрыня был один таков, кто мог себе позволить говорить князю истину.

– Давно надо было его из темницы вызволить да правой рукой во всем сделать!

– Давно? – закричал Владимир. – Да у меня варяги на шее сидели! Они только за льдом в Царьград ушли, я только вчерась известие получил, что они назад не возвернутся!

– А вот седин! Седин же надоть было не с Рогнедой воевать, а воина того слобонить!

– Да от него небось уже и костей нет!.. – вздохнул князь.

Но Добрыня его не слушал. Бурей пошел он по терему, кликнув холопов с заступами, велел немедля раскапывать заваленную дверь погреба.

Мужики, торопясь, принялись разгребать еще не совсем прогревшуюся землю. Дорылись до окованной двери. Надсаживаясь, отворили. Тяжким духом нежили и грязи вынесло из дверного провала.

– Эй! – крикнул Добрыня, не решаясь войти в темницу. – Жив ли ты там? Кем тебя кличут?

– Ильей! – глухо раздалось из-под земли.

– Что? – схватился за сердце воевода. – Ильдей? Ильдей, ты сказал? Да Ильдея года, почитай, с два сюды мертвого приволокли!

– Ильей! – сказал, вырастая в дверях, страшный, с провалами глазниц, черный от грязи и зеленый от отсутствия света, богатырь. – Дайте одежу какую ни на есть, согнило на мне все.

Его стали переодевать прямо здесь. Сняли прогнивший тулуп, что с великим трудом просунула ему в оконце Мальфрида, шерстяные одежды вязаные, которым Илья и названия не знал.

– Немедля это все в огонь! А малого – в баню! – скомандовал Добрыня. – Сколь же ты тут обретался? – спросил он Илью.

– Счет времени потерял. На Пасху полгода было ровно!

Добрыня припомнил, что не так давно христиане праздновали воскресение из мертвых Бога своего. Его удивило, что все дружинники-христиане говорили друг другу «Христос воскресе» и целовались троекратно. И радовались…

– А кто ж питал тебя, что ж мороз тебя не забил? – ахал Добрыня.

Илья же вдруг улыбнулся и сказал твердо:

– Видать, моя служба впереди! А что Господь меня спасает – так это не впервой! Бог даст, и ты просветишься светом Его…

Илью вымыли в бане. Долго стригли, расчесывали бороду и густые завшивевшие кудри. Затем, обрядив в новую одежду, с трудом найденную тиунами – все Илье мало, – повели ко князю.

Владимир сначала не поверил, что Илья жив. Ахнул и он, услышав столь сходное с именем верного Ярополку хана печенежского имя Илья. Совсем как Ильдей! О нем помнил Владимир, и сетовал, и завидовал покойному брату, коему служил верный печенег. И жалел, что убили Ильдея варяги, а то не было бы ему цены в дружине у Владимира.

Когда же Илья явился, сутулясь и нагибаясь под притолоками дверными – так велик и высок он был, – в покоях княжеских, Владимир вызвал охрану нарочитую: мало что Илье в голову взбредет!

Илья встал посреди гридницы, где встретил его князь, едва не доставая потолка головой, прямо и открыто глядя князю в лицо. Редко встречал князь такой ясный взгляд. Владимир тонко чувствовал всех, с кем говорил, и он сразу понял – с Ильей обиняком да увертками толку не добьешься.

– Зла на меня не держишь? – спросил он напрямки.

– За что? – пророкотал богатырь. – Что ты меня в погребе закопал? На все воля Божья! И ты в сем не властен. За что на тебя гневаться?

– Разве ж тебе там хорошо было?

– А ты разве не в погребе? – усмехнулся Илья. – У каждого свое испытание.

Владимир растерялся. Он не верил, что несправедливо заточенный и обреченный на смерть человек может не таить обиду и ненависть. Князь подошел к Илье, кому оказался чуть ли не по грудь:

– Верно ли говоришь, что не таишь злобы?

– Бойтесь уловляющих душу… – загадочно ответил Илья. – Ты же меня в душе моей укрепил…

И Владимир понял, что этот верзила не обманывает.

– Я ведь воли тебя лишил…

– Воли меня никто лишить не может, – перебил его Илья. – Я и в темнице свободнее тебя, князь.

Добрыня только руками всплескивал и хлопал себя по коленям. Нравился ему этот детина. Очень нравился!

А Владимир путался в мыслях и, что сказать Илье, не знал.

– Служить-то мне будешь? – спросил он растерянно, как провинившийся мальчишка.

– На тебе печать избрания Божия! – сказал Илья. – В дружине твоей служить буду, пока ты пути своего, Богом указуемого, не поймешь. Пока деяния твои Бог допускает…

Совершенно теряясь оттого, что никто никогда так с ним не разговаривал, Владимир сказал-догадался:

– Ты христианин?

– Да, – ответил Илья и показал выжженный на груди своей крест.

– Тогда на святыне своей поклянись служить мне верно…

– Господь не велел клясться и заповедал заповедью своей: «Не клянись»… Я тебе, князь, обещаю, и в том слово мое верно. А теперь пусти меня. Я своих отроков искать пойду да гридня…