У нее было небольшое ателье, и она производила впечатлениеудивительно одаренной модистки. Собственноручно продемонстрировав свои изделия,она удивила капитана энергией, жизнелюбием и вкусом: парижане казались капитанувялыми и изнуренными войной.

— Тебе нравится?

Зоя побежала в свою комнату примерить платье и, когдавернулась, выглядела совершенно обворожительной. Ей только очень хотелось быиметь красивые туфельки к этому платью и жемчужное ожерелье, когда-топодаренное отцом, которое сгорело вместе с особняком на Фонтанке.

— Мне оно ужасно нравится, Клейтон!

Зоя обедала с Клейтоном в новом платье, а, потом оно лежалона полу в его спальне.

Следующий день был последним; капитан уезжал в четыре часадня, и мысль об этом была для нее невыносимой. Зоя, как ребенок, никак не моглаповерить в разлуку, предаваясь любви в последний раз. Даже Евгения Петровнаогорчилась, что он уезжает. Прощания в их жизни стали слишком болезненными.

— Будьте осторожны, капитан… мы будем каждый деньмолиться за вас. — В те дни бабушка и Зоя молились за многих. Графиняпоблагодарила Клейтона за огромную доброту к ним обеим.

Капитан же никак не мог заставить себя уйти, оставить Зою.Он понятия не имел, когда вновь окажется в Париже.

Евгения Петровна дала влюбленным возможность побыть наедине;слезы застыли в Зонных глазах, когда она смотрела на капитана, чье лицопричудливо отражалось в серебряном самоваре. Перед самым уходом Клейтона Зоя,рыдая, бросилась ему в объятия, и они долго стояли, прижавшись друг к другу.

— Я так люблю тебя, малышка… пожалуйста, прошу, берегисебя. — Он знал, как опасно сейчас жить в Париже: угроза захвата городаеще оставалась, и капитан молился, чтобы с Зоей ничего не случилось. — Явернусь, как только смогу.

— Поклянись мне, что будешь беречь себя.Клянись! — потребовала Зоя сквозь слезы; она даже боялась подумать о том,что может потерять еще одного близкого ей человека.

— Обещай не жалеть о том, что мы сделали. —Клейтон понимал, что последствия их любви могут тяжело сказаться на положениидевушки. Он боялся, что она могла забеременеть в первый день их любви. Впоследующие дни, правда, он был более осторожен, но в тот, первый, совладать ссобой не мог.

— Я никогда ни о чем не пожалею. Я слишком сильно люблютебя.

Зоя проводила капитана до машины и стояла, махая рукой, покаавтомобиль не скрылся из виду. Слезы катились у нее по щекам, когда онасмотрела, как исчезает, растворяется в сумерках ее любовь — быть может,навсегда.

Несмотря на обещание писать, известий от Клейтона не было.Вероятно, расположение штаба все еще было засекречено, и они были совершенноотрезаны от мира, когда стояли на Марне, перекрывая немцам путь к Парижу.

В марте началось последнее крупное наступление немецкихвойск, и союзники обороняли подступы к Парижу. Па улицах рвались снаряды, иЕвгения Петровна боялась теперь выходить из дома.

Взрывом снесло голову у статуи Святого Луки в Мадлен.Повсюду бродили голодные, испуганные люди. Дягилев предоставил Зое возможностьуехать.

3 марта он с труппой балета уезжал на гастроли в Испанию, ноЗоя не могла оставить Евгению Петровну одну.

Она вновь осталась в Париже, но спектакли прекратились.Теперь было слишком опасно даже ходить по улицам. И однажды Зоя чудом уцелела,когда на Великую пятницу рухнула церковь Святых Георгия и Прокофия возлеОтель-де-Вилль. В тот день она решила пойти туда вместо собора АлександраНевского и только успела выйти наружу, как снарядом пробило крышу, котораярухнула, убив и искалечив около сотни прихожан.

Поезда на Лион и на юг были заполнены людьми, в паникепокидавшими Париж. Но когда Зоя предложила бабушке уехать, Евгения Петровнарассердилась.

— Как ты полагаешь, сколько можно убегать? Нет!

Нет, Зоя! Пусть они убьют меня здесь! Пусть только посмеют!Я проделала слишком долгий путь из России, и я больше убегать не собираюсь!

Зоя впервые услышала, как старушка кричит в бессильнойярости. Прошел почти год с тех пор, как они потеряли все и бежали из России.Теперь у них не стало Федора, ничего нет на продажу и некуда ехать.

Все совершенно безнадежно.

Само французское правительство было готово бежать в случаенеобходимости. Оно планировало переехать в Бордо, но генерал Фош поклялсяоборонять Париж до конца, призывая к этому даже горожан. А в это время союзникинесли большие потери на Марне.

Першинг находился там, и Зоя думала только о Клейтоне. Онаужасно боялась, что его убьют; с тех пор как он уехал из Парижа, от него вестейне было.

Зато Зоя получила письмо от Марии, которое доктору Боткинуудалось переслать ей; в письме говорилось, что месяц назад семью императораперевели из Тобольска на Урал, в Екатеринбург. Из того, что писала Мария,следовало, что жить им стало намного труднее. Им больше не разрешали запиратьдвери, солдаты сопровождали их даже в баню. Зоя содрогнулась, читая все это,переживая за подруг детства, особенно за Татьяну, которая была девушкой оченьгордой и застенчивой. Мысль о том, в каких ужасных условиях они оказались, быладля Зои невыносимой.

«Нам здесь ничего не остается, как терпеть. Мама заставляетнас петь церковные гимны, когда солдаты внизу горланят свои ужасные песни.Теперь они очень грубы с нами. Папа говорит, что мы не должны делать ничего,что могло бы рассердить их. Днем нам позволяют немного погулять, а в остальноевремя мы читаем или занимаемся вышиванием…» Слезы потекли по Зоиным щекам,когда она прочла: «А ты знаешь, как я ненавижу вышивание, милая Зоя. Чтобыскоротать время, я пишу стихи. Я покажу их тебе, когда мы наконец-то будемвместе. Даже трудно представить, что сейчас нам по девятнадцать лет. Я всегдасчитала, что девятнадцать — это так много, но теперь мне кажется, что я слишкоммолода, чтобы умирать. Только тебе я могу сказать это, моя любимая кузина иподруга. Я молюсь, чтобы в Париже ты была счастлива и в безопасности. Сейчасмне пора идти заниматься. Мы все любим тебя, и, пожалуйста, передай привет отнас и наилучшие пожелания тете Евгении». На сей раз она подписалась не ОТМА, ихсемейным сокращением, а просто «любящая тебя Машка».

Зоя долго сидела в своей комнате и плакала, снова и сноваперечитывая письмо, прижимала его к щеке, как будто прикосновение бумаги могловернуть ей подругу. Внезапно страх за них пронзил ее. Казалось, все вокругстановится угрожающим.

Но по крайней мере балетная труппа, в которой она танцевала,в июне возобновила репетиции. Она и Евгения Петровна очень нуждались в деньгах,но им так и не удалось найти квартиранта. Жители покидали Париж. Даже некоторыерусские эмигранты уехали на юг, но Евгения Петровна наотрез отказываласьуезжать. Она твердила, что еще одно бегство не переживет.