– Послушай, но Петр Николаевич, такой честный, такой разумный… Скажи все-таки, как он попал в такую ситуацию.

– Понимаешь, он был хорошим хозяйственником и честным человеком. Он шел на нарушения каких-то правил ради благополучия других людей. Ради комбината. И когда к нему пришли с предложением взять кредит для сохранения завода, он подумал, что на этом этапе им по пути. И вообще, мало кто из его поколения верил, что за акции предприятия можно убить. Он не понял, что нельзя играть одной рукой. Тут надо либо двумя и быть «в оркестре», или вообще не принимать участия.

– Мне так жаль Петра Николаевича.

– Да, – Егор вздохнул, – а я в тот момент даже не мог осознать его смерть. Я думал о маме. Если эти ребята серьезно занялись нами, то они могут добраться до нее. И тут уже мне не скрыться.

– Так ты тогда поехал к ней?

– Не сразу. Знаешь, вспоминая те дни, я не перестаю удивляться тому, как я грамотно поступал. Видимо, страх все-таки не самый плохой советчик.

– Что ты собирался сделать? Ты же не мог скрываться все время. Переждать – это одно, а бегать всю жизнь от бандитов – это совсем другое!

– Ты произнесла самые главные слова. Я не собирался скрываться всю жизнь. Даже год или два – для меня оказались бы вечностью. Что стало бы с моей жизнью? С учебой, семьей? Поэтому я решил уехать.

– Куда?

– За границу.

– Но визы, деньги…

– Вот здесь самая главная трудность. На это нужны были деньги и время. Деньги у меня были – спасибо Калерии Петровне и тебе. А времени – нет.

– И что же ты сделал?

– Вот с этого и начинается моя история.

История Егора Бестужева.

В бегах

Страх имел форму, запах и цвет. Егору и в голову не приходило, что такое возможно. Форма являла собой неровный контур темного леса, который обступал железнодорожный вокзал. Запах представлял собой смесь запахов хвои, угля и ночной сырости. Цвет был желтым и особенно ярким на фоне темнеющего леса. Егор подошел к вокзалу, но на перрон не поднялся. Он присел на краешек ступеньки так, чтобы свет фонарей не падал на него. Вдали горели огни семафоров – два красных глаза. «Значит, надо ждать. Как только появится мой поезд, я тут же побегу в кассу. Надо рассчитать время, чтобы вскочить в поезд в последний момент». Его знобило. Пока она крался по городу, он не чувствовал холода, сейчас его пробирало до костей. Большая сумка, которую ему собрали Ника и ее мать, оказалась его единственным богатством. Чистая рубашка, футболка, белье. Еще там лежали бутерброды, пачка чая, сахар и сигареты. Теплый свитер и куртку, которые Калерия Петровна насильно заставила его взять, он надел на себя. Ему казалось, что так его труднее узнать. Сидя в темноте на ступеньках, он думал о том, что же будет делать, как только приедет в Москву. Если, конечно, он до нее доедет.

Электричка пришла, когда лес окончательно превратился в чернильное пятно. Егор выждал некоторое время, а потом кинулся к вагонам. В кассу он не побежал. «Тут днем-то контролера не встретишь, а уж ночью и подавно», – решил он. Выбрав место, где не горел ни один из светильников, он устроился, надвинув на глаза бейсболку. Егор знал, что не заснет – о многом надо было подумать, пока электричка будет мчаться в Москву. Что чувствует человек, у которого в одночасье рушится жизнь? Скорее всего, он этого еще не понимает. И Егор Бестужев, выброшенный за пределы нормальной жизни, думал не о несчастьях, которые свалились на его голову, он всего лишь планировал следующий день.

В Москве он был под утро. Потолкавшись на вокзале, он нырнул в метро, доехал до «Царицыно» и вернулся назад. Уже на выходе он вдруг сообразил, что прятаться или искать работу там, где есть рынки, мелкие автосервисы, где полно приезжих, хватающихся за любую работу, – опасно. Как ни странно, именно в этих местах его могли бы найти. «Главное, не психовать! Как только потеряю голову, наделаю ошибок!» – уговаривал он себя. Вышел он на «Пушкинской» и затерялся в толпе «Макдоналдса». Ему хотелось есть – бутерброды, которые завернула ему Ника, он съел еще ранним утром. Сейчас, вдыхая раздражающий запах фастфуда, Егор решил перекусить. Из соображений экономии он ограничился минимумом. Потягивая горячий кофе, он разглядывал окружающих людей, и острая зависть поселилась в его душе. Никто из них, как ему казалось, даже не понимал, какое это счастье – быть свободными.

Гаражи – это клуб по интересам, средство заработка, камера хранения и укромное место. Егор вспомнил, как он помогал институтскому приятелю продавать машины. «Вот туда и надо ехать! Главное, застать его на месте», – подумал он, снова спускаясь в метро.

Ряды металлических боксов были бесконечны. Егор помнил, как он сюда пригнал машину, как приехал покупатель и долго осматривал ее, как потом, после окончания сделки, они получили на руки приличную сумму и выпили водки, от которой у него разболелась голова.

От этих воспоминаний стало муторно. Как бездарно он проводил то время – гараж, случайный заработок, зачем-то водка. Гараж приятеля он нашел сразу и, подойдя ближе, обнаружил, что дверь приоткрыта. Заглянуть внутрь Егор не рискнул. Он спрятался за угол и, подобрав с земли камешек, кинул в металлическую дверь. Через несколько мгновений появился приятель. Егор, не говоря ни слова, показался из-за угла и приложил палец к губам. Приятель подошел ближе.

– Привет. Ты откуда? Тебя искали. В институте ошивались какие-то мужики.

– Они убили отца. А мне надо спрятаться на несколько дней. Потом я уеду. Можно здесь пожить?

Приятель помолчал, потом оглянулся на открытую дверь.

– Погоди, я сейчас выпровожу…

Через двадцать минут Егор сидел на старой раскладушке.

– Смотри, тут есть все. Вода, немного еды. Даже постельное белье есть. Мать старое, но чистое, выстиранное отдала на тряпки, но я так к нему и не притронулся, можешь его взять. Сторожа у нас нет, но ворота запираются.

– Не страшно, если что, я по крышам смогу отсюда выбраться. Ключ от гаража у тебя есть?

– Есть запасной, я его оставлю. Изнутри закроешься. Позвони мне, когда будешь уезжать.

– Ладно. Только ты ко мне сейчас не приезжай, сам понимаешь, могут следить.

Часы тянулись так медленно, ночь так долго не хотела наступать, что Егор извелся. Полдня он старался наладить свой быт. Принес воды, постелил постель, вскипятил чай. Одежду достал из сумки, аккуратно развесил. Егор понимал: для того чтобы выбраться из ситуации, ему придется прибегнуть к помощи незнакомых людей, и поэтому выглядеть он должен прилично. Чтобы не вызывать недоверия или чувства брезгливости. Ближе к вечеру он перекусил парой булок, которые догадался купить по дороге. Когда стемнело, он погасил свет и приоткрыл ворота гаража. Свежий прохладный воздух хлынул в помещение. Егор поставил маленькую скамеечку у входа и устроился на ней так, чтобы его не было видно с улицы. Как ни странно, свежий воздух усилил запах бензина, краски и масла, которым навсегда пропиталось это помещение. С улицы доносились шум дороги и редкие голоса. Над гаражами нависали башни жилых домов. В них зажигался свет, готовился ужин, ссорились, мирились, рассказывали дневные новости. Егор сидел на неудобной скамейке, разглядывая чужую жизнь, раздумывая над своей. Прошел день, а он так и не знал, как поступить. Завтра наступит новый день, он проснется все в том же неведении. Егор вдруг почувствовал страшную усталость. «Что это я?! Всего лишь один день! А я уже без сил и у меня опустились руки!» – подумал он и почувствовал, как к горлу подкатил комок. Он испугался, попробовал откашляться, но комок словно рос внутри, и вдруг из глаз брызнули слезы. Егор попытался их сдержать, но не смог. Через минуту он беззвучно рыдал, прислонившись лбом к воротам гаража. Ему не было стыдно, он потерял отца, опасался за жизнь матери, боялся за себя. Он с тоской думал о брошенном доме. Он не верил никому, поэтому боялся идти в милицию. Он думал о Нике, о том, как много сделала для него Калерия Петровна. Егор плакал, испытывая облегчение. Слезы помогли стать сильнее – с ними ушло тайное наивное желание переждать, пересидеть все неприятности. Слезы очистили его от эмоций, оставив сухую решимость, волю и злость. Лег спать он под утро.