домашним арестом» — ужасно смешно! В кухне — полицейский сидит, на крыльце — другой, на улице — еще. Гулять можно только в сопровождении полицейского и лишь около дома, а на людные улицы — не пускают. Полицейским тоже смешно караулить человека, который не только не намерен бежать из города, но и по своей-то воле уехать из него — не хочет. Ну, всего хорошего Вам, здоровья, бодрости, покоя! Крепко жму руку Вашу.

А. Пешков

150

К. П. ПЯТНИЦКОМУ

24 или 25 мая [6 или 7 июня] 1901, Н.-Новгород.

Дорогой Константин Петрович!

Сижу под домашним арестом и чувствую себя слепым и глухим. Ничего не знаю, а необходимо знать многое. Не ухитритесь ли сообщить мне все, что знаете о Поссе и «Жизни»? Письмо можно прислать и не почтой, а с оказией за мой счет. Состояние духа вследствие неопределенности положения — напряженное, нервы натянуты до крайности.

Будьте добры, напишите. Вчерашняя телеграмма о приостановке «Жизни» взбесила до чортиков.

Всего доброго!

Ваш А. Пеш[ков]

Мне необходимо знать, насколько в данный момент выяснились вопросы:

1) об утверждении нового редактора «Жизни»?

2) о возможности для Поссе остаться в Питере или где-нибудь поблизости от него?

3) о том, куда он, Поссе, намерен ехать, если в Питере его не оставят?

Так как и меня, вероятно, из Нижнего турнут, — я еду в Воронеж. Домашний арест еще не кончился, и когда именно кончится — неведомо. Здоровье пока сносно, хотя доктора советуют поездку за границу для лечения продолжительного. Мне не очень хочется ехать так далеко, но, пожалуй, придется, ибо все же я перхаю, как овца.

Ответьте, как смотрит Влад[имир] на мой возможный отъезд и не думает ли он, что это отразится на делах «Жизни».

Всем — всего хорошего.

А. Пешков

151

К. П. ПЯТНИЦКОМУ

31 мая или 1 июня [13 или 14 июня] 1901, Н.-Новгород.

Дорогой Константин Петрович!

Вы очень обрадовали меня и жену Вашим согласием крестить дочь. Приезжайте после 10-го июня, выбрав для себя наиболее удобное время, а о дне, когда будете, сообщите нам телеграммой.

Роды благополучны, жена здорова.

Из письма Влад[имира] я узнал, что Вы не получили телеграммы о выходе моем из тюрьмы, а также, очевидно, не получили и моих писем. Не удивляюсь. Я получаю письма и телеграммы оптом из жандарм[ского] прав[ления] по несколько штук сразу и все заботливо распечатанные. Мои письма тоже, очевидно, перехватывают. Не знаю, насколько это законно, во всяком случае — мерзко.

Я все еще нахожусь под домашним арестом, но пока мирюсь с этой нелепой и смешной мерой. Петров — сидит, и это мучает меня.

Когда поедете к нам, будьте любезны привезти возможно точные справки о положении «Жизни».

Пока — до свидания!

Жена просит передать Вам ее поклон и спасибо. Вы очень понравились ей, чему я искренно рад.

Крепко жму Вашу руку.

А. Пешков

152

А. П. ЧЕХОВУ

27 июня [10 июля] 1901, Н.-Новгород.

Дорогой Антон Павлович!

Письмо Ваше от 18-го получил только сегодня, 27-го. Всю корреспонденцию я получаю через жандармское правление распечатанной и прочитанной, письма и телеграммы задерживают дней по пяти. Будете писать — пишите на имя жены, пожалуйста. Мои письма тоже пропадают в огромном большинстве, так что я не надеюсь, дойдет ли до Вас и это. По поводу предложения [А. Ф.] Маркса — решительно отказываюсь иметь с ним дело, какие бы условия он ни предложил. Мало того: Средин сказал мне кое-что о тех условиях, на которых Вы продали Марксу свои книги, и я предлагаю Вам вот что — пошлите-ка Вы этого жулика Маркса ко всем чертям. Пятницкий, директор «Знания», говорит, что Маркс, печатая Ваши книги по 40 000 в одно издание, давно уже покрыл сумму, выплаченную Вам. Это грабеж, Антон Павлович! И не того же ради Вы силу Вашу растрачиваете, чтобы этот немец плодами ее пользовался. А посему я от лица «Знания» и за себя предлагаю Вам вот что: контракт с Марксом нарушьте, деньги, сколько взяли у него, отдайте назад и даже с лихвой, коли нужно. Мы Вам достанем, сколько хотите. Затем отдайте Ваши книги печатать нам, т. е. входите в «Знание» товарищем и издавайте сами. Вы получаете всю прибыль и не несете никаких хлопот по изданию, оставаясь в то же время полным хозяином Ваших книг. «Знание» ставит на них только свою фирму и рассылает с ними свои каталоги — вот та польза — и огромная, — которую оно получает от издания Ваших книг под своей фирмой. Вы остаетесь, говорю, полноправным хозяином, и, повторяю, вся прибыль — Ваша. Вы могли бы удешевить книги, издавая их в большем, против Маркса, количестве. Вас теперь читают в деревнях, читает городская беднота, и 1.75 за книгу для этого читателя дорого. Голубчик — бросьте к чорту немца! Ей-богу, он Вас грабит! Бесстыдно обворовывает! Подумайте: я за одно издание 17 000 получил, уверяю Вас!

«Знание» может прямо гарантировать Вам известный, определенный Вами, годовой доход, хоть в 25 000. Подумайте над этим, дорогой Антон Павлович! А как бы это славно было: Вы, я, Пятницкий и Поссе. Но — будет об этом.

Вот что, Антон Павлович, — давайте издадим альманах. У Вас, говорит Средин, есть готовый рассказ, да я напишу, да Бунин, Андреев, Вересаев, Телешов, Чириков и еще кто-нибудь. Гонорар — кто какой получает — включим в цену сборника, а прибыль разделим поровну, т. е. если прибыли будет 2000, а листов в сборнике — 10, по 200 р. за лист. Написавши 2 л. = 400 р., написавши 7 г л. = 100 р. да еще обычный гонорар Ваш 700, мой 200 и т. д. Альманах издает «Знание» в кредит, издание — хорошее, поместим снимки с хороших картин, напечатанные за границей. Как Вы думаете насчет этого?

У меня живет Средин с женой, а дом конопатят, и целый день у нас — адский шум. Но это не мешает нам жить. Средин приобрел около 5 ф. веса, я чувствую себя очень сносно. У жены побаливает печень, дочь — орет, Максимка — озорничает, а пьеса — пока не подвигается вперед. Завтра, вероятно, приедет Алексин, собирается заехать Нестеров, был Н. К. Михайловский. Разнообразно и душеполезно.

Приятель мой, Петров-Скиталец, автор страшных стихов, все еще сидит в тюрьме, это камень на сердце моем. Познакомился с одним